нравоучениями не хватало!

– Ты вернешь мне восемь миллионов?

– Ты прекрасно знаешь, что не верну. Пока не верну. Только после суда.

– Ну, это слишком долгая песня. В таком случае давай завтра оформим куплю-продажу.

– Подождать ты не можешь, да?

– А чего ждать? Тебе известно: время – деньги. А деньги, отец, имеют плохое свойство обесцениваться.

– Совесть у тебя есть?

– Есть, – заверил сын. – Столько же, сколько у тебя.

– Я же сказал: подпишу! – рявкнул Даниил Олегович.

– Завтра в одиннадцать у меня, поедем завершать сделку. Не отлынивай, это было твое решение, я только поставил условия.

– Хорошо! – Кинув трубку, разъяренный папа заходил по гостиной, в сердцах смахнул со стола чашку, та разбилась. – Чудовище!

– Что случилось? – опасливо спросила Ева.

– Вырастил на свою голову сволочь! Если б знал, задавил бы в колыбели! Безжалостно!

– Нил! Ты пугаешь меня!

– Прости, вырвалось.

Он упал в кресло, подпер кулаком скулу, был зол, отчего стал бордовым. Ева обеспокоилась, выйдя из состояния упадка:

– Нил, скажи, что случилось? Кто звонил?

– Роман. Сатанинское отродье.

– Нил, ты с ума сошел? Так нельзя говорить о сыне.

– Не учи! Это черт знает что: все меня поучают! Так недолго и с ума сойти.

– Я не учу, – обиделась Ева, надула губы, смотрела исподлобья.

– Ева, умоляю, ты хоть не доканывай меня, – застонал он.

– Чем?

– Смотришь, как будто я упырь. Если хочешь знать, Роман меня обобрал.

– Как? – вытаращилась Ева. Ну хоть жестокие слова мужа заставили ее забыть о своих «страданиях». Только вот надолго ли?

– Мне не хватило денег, поначалу восьми миллионов рублей, я обратился за помощью к Роману. Он поставил условие: даст деньги, если я соглашусь продать за восемь миллионов предприятие полуфабрикатов. Я согласился, подписал предварительный договор, ведь тогда не было времени, теперь Роман требует оформить сделку.

– Значит, у тебя нет твоего предприятия?

– Нет, – с показной беспечностью развел он руки в стороны. – Рома забрал. И денег нет, я все отдал. Ну, кое-что осталось, на жизнь хватит. На скромную жизнь.

– Выходит, ты разорен?

– Почему? У меня еще остался колбасный цех… Это, конечно, мелочь, той прибыли не будет, но лучше хоть что-то, чем ничего.

Ева кусала губы, глядя на мужа с сочувствием и жалостью. Постепенно глаза ее распахивались шире и шире, бледненькое личико вытягивалось, словно она действительно видела нечто страшное.

– Нил, – наконец выговорила Ева почти с ужасом. – Нил, а ведь получилось так, как он тогда мне сказал.

– Что именно?

– Сон. Роман говорил, что ему приснился вещий сон, будто ты разоришься. Значит, его сон сбылся?

Конечно, Даниил Олегович понял, на что намекала Ева, но не решалась высказать свои подозрения вслух.

Семен возлежал в отдельной палате, как VIP-персона, к тому же под охраной. Да, надо было приложить большое усердие, чтобы добиться подобных «почестей», за усердие ему предстояло расплатиться с лихвой.

– Ты, я вижу, очухался? – подставляя два стула к койке, сказал Тимофей. – Ну, как отдых? На что жалуешься?

Раненый уставился в стену, отвернув лицо от нежелательных посетителей. Зураб стал у спинки кровати, облокотился плечом о стену, взгляд направил свирепый на Сеню (о тактике условились, роли распределила Кристина), недобро процедил:

– Не хочет с нами базар разводить, у меня есть для него особый детектор лжи. Руки за спину, подвешу к потолку, целлофан на голову…

– Зураб, – укоризненно бросила Кристина. – Семен прекрасно знает, что попался с поличным, ничто его не спасет, но срок он может себе уменьшить чистосердечным признанием.

Ни гугу.

– Немой, что ли? – рявкнул Зураб.

– Не-а, не немой, – ухмыльнулся Тимофей. – Помнится, когда мы приходили от имени и по поручению водоканала, он охотно разговаривал. Ты, парень, не знаешь, сколько тебе светит.

– А мы можем посчитать, – оживленно сказала Кристина и начала загибать пальцы. – Организация преступной группировки, хранение огнестрельного и холодного оружия, похищение двух женщин с целью вымогательства суммы в особо крупном размере, два убийства…

– Какие два убийства? – очнулся Семен.

– Марата Сотникова и домработницы Евы Жало, которую вы похитили. Не отпирайся, не поможет, это мы уже установили. А если постараться, то еще можно найти парочку статей, за которые тебя кинуть в клетку к хищникам мало. Итого пожизненный срок гарантирован. Амнистия на пожизненный срок не распространяется, за хорошее поведение тоже не отпускают, содержание – врагу не пожелаешь, больше десяти лет не протянешь.

И улыбалась при том, будто ему предстояло бесплатно отправиться в занимательное путешествие. Семен и без того был бледненьким наверняка от большой кровопотери, а перспективы на будущее остатки крови заморозили. Заметив его неуверенность, растерянность и нерешительность, Зураб все тем же агрессивным тоном давил на парня:

– Чего вылупился? Может, тебя за все дела в санаторий отправить?

– Зураб! – вторично укорила его Кристина.

– Я двадцать шесть лет Зураб, – огрызнулся тот. – Чего мы вообще сюда приперлись? Уголовников не видели? И так все ясно. У меня предложение: срочно доставить его в СИЗО.

– Он же после операции, – напомнила Кристина.

– Пусть привыкает. Там его быстро поставят на ноги. Сам встанет, если жить захочет.

– Погоди, – осадил его Тимофей. – Давай, Семен, просчитаем второй вариант, ты сотрудничаешь с нами, даешь правдивые показания…

– Как же, даст, – хмыкнул Зураб. – Начнет себя выгораживать: я не виноват, меня заставили! Учти, я за вранье вырву конечности.

– …искренне раскаиваешься, то маленького срока я, конечно, не гарантирую, но лет пять скосят, а это уже не пожизненное заключение, – продолжал Тимофей. – Далее: тебя отправят в обычную колонию, а там для осужденных есть привилегии: срок уменьшат за хорошее поведение и добросовестный труд, опять же амнистия иногда случается. Отсидишь лет пятнадцать и выйдешь. Выйдешь! – слышишь? А не подохнешь через десяток лет.

– Так что решай, Семен, что выгодней, – предложила Кристина, все так же иезуитски улыбаясь.

Что тут решать? Сеня не совсем безграмотный (был бы полностью грамотным, не решился б на тяжкое преступление); Сеня понимал, что положение его без вариантов, но признаваться страшно, всегда есть это самое «а вдруг». Вдруг все не так страшно, как рисуют, вдруг к нему проявят снисхождение, вдруг мать наймет хорошего адвоката… Но может быть и наоборот.

– А что вам не ясно? – Видимо, поэтому, из-за страха и неуверенности, вопрос его не означал, что он