помешает. И я могла бы приносить некоторую пользу бедным воинам, писать для них письма на родину, подавать воды напиться, почитать книгу. Да, я уеду куда-нибудь, поступлю в лазарет, начну там работать… Но примут ли меня? Я ведь ростом такая маленькая. На вид мне никто больше 10–11 лет не даст…»

Так думала Марго, метаясь в постели, переворачиваясь с боку на бок и напрасно стараясь уснуть.

«Да, да! — наконец, решила она мысленно. — Я уеду отсюда поближе к войне, в какой-нибудь город, где много лазаретов, и постараюсь поступить в один из них работать».

Решив это, девочка стала обдумывать, как уйти от Никуди. Сказать ему — бесполезно. Он высмеет ее, скажет, что такой крошке не место на войне. Разве уйти, ничего не сказав, никого не предупредив? Да, так она и сделает, уйдет завтра или послезавтра прямо из кинематографа на вокзал. Деньги на билет у нее есть, на еду тоже, есть больше даже, чем надо. Она вспоминает, что у нее есть простенькое серое платьице, холстинковое, в полоску, и белый фартучек. Это вполне подходящий костюм для лазаретной сиделки.

Итак, значит решено. Завтра она пропоет в последний раз в кинематографе свои песенки, переоденется и… на вокзал.

«Боже, помоги мне! Святая Матерь, сохрани меня», — шепчут губки девочки, и она молится долго и усердно, пока сон не смыкает ей глаз.

Через несколько дней, рано утром, вся семья провожала на вокзал Сережу. Он был бодр, доволен и всячески старался развеселить своего угрюмого отца. Обнимая всех по очереди, юный солдатик просил не беспокоиться о нем и не тревожиться, если от него долго не будет писем.

Наконец раздался третий звонок и поезд медленно тронулся.

— Пиши, береги себя! — в последний раз крикнул Никуди сыну. В ответ Сережа махнул провожающим фуражкой.

— Счастливец этот Сережа, — шептались с завистью Леша и Ваня, возвращаясь с вокзала домой. — Если бы нас пустили!..

А Марго в это время, тоже возвращаясь с вокзала, думала: «Сегодня вечером и я уеду отсюда. Но меня никто не будет провожать, никто не будет благословлять меня…»

Наступил вечер. Началось представление в кинематографе «Звезда».

— О чем ты задумалась? Скоро тебе выходить петь, — шепчет Марго Мира.

Марго точно просыпается, проводит рукой по лицу.

— Да, да, я иду, Мира, — говорит она, но сама думает: «В последний раз пою сегодня, а ночью я буду уже далеко отсюда…»

Девочка поправляет волосы и уверенно входит на эстраду.

— Браво, Марго, браво! — приветствует свою юную любимицу публика.

Ее знают все частые посетители кинематографа, знают и любят за приветливое, доброе личико, и за звонкий, нежный голосок, которым она распевает свои песенки.

Сегодня Марго особенно хорошо поет, и ее слушают с большим вниманием.

Град аплодисментов покрывает это пение.

— Браво, Марго! — кричат снова взрослые и дети.

Девочка низко приседает, кланяется, посылает воздушные поцелуи. Потом она быстро скрывается с эстрады. Представление еще не окончено, но Марго идет домой. Падает снег, и дует сильный ветер. Вот Марго уже у себя в комнате. Она бросается к комоду, вынимает из ящика свое серое холстинковое платье и белый передник, берет две смены белья и чулки, завязывает все это в крошечный пакетик и быстро-быстро бежит вон из комнаты. Вдруг громкий пронзительный крик останавливает ее за порогом. Это кричит Лоло.

«С ней можно попрощаться, она меня не выдаст», — думает Марго и идет к сороке.

— Бедная Лолоша, бедная ты моя птиченька, — с жалостью в голосе проговорила Марго, лаская черно-белые перышки сороки, слетевшей к ней на стол. — Бедная Лолоша хочет кушать? Постой, я покормлю тебя сейчас в последний раз, — и девочка, отложив узелок в сторону и сбросив шубку, бежит за свежей водой для забытой птицы. Потом она вынимает из мешка крошки и сыплет в клетку.

— Прощай, Лолоша, не забывай меня! Может быть, я не скоро вернусь, а, может, и не вернусь совсем, — говорит Марго тихим печальным голосом.

Но Лоло уже не обращает внимания не девочку, а стучит клювом по Дну клетки, жадно проглатывая одну крошку за другой.

«Боже мой, только бы не опоздать! Только бы не опоздать!» — думала Марго. Когда она, наконец, вбежала в зал третьего класса, стрелка часов показывала без десяти минут одиннадцать. А в одиннадцать ровно уходит поезд. Слава Богу! Еще есть время, и она успеет взять себе билет. Она подходит к кассе, выкладывает деньги и получает его через маленькое окошечко. Получив, Марго прижимает билет к сердцу, как какое-то сокровище, и бежит на платформу.

В вагоне, куда попала Марго, набралось столько народу, что было негде присесть. Девочка обрадовалась, когда ей удалось найти удобное местечко, чтобы стоять. Она очутилась между какой-то женщиной и худеньким мальчиком.

Мальчик оглядывал всех находившихся в вагоне испуганными, робкими глазами и старался быть как можно менее заметным.

— Вы куда едете? — робко осведомилась у Марго женщина.

— В Варшаву, — отвечала девочка.

— Конечно, с родными?

— Нет, одна…

— Одна? Такая крошка?

«Ну вот! Опять крошка! — думала с досадой Марго. — Если все будут обращать внимание на мой рост, это не принесет мне ничего хорошего».

— А вы, значит, едете в Варшаву? — полюбопытствовал вдруг худенький мальчик — сосед Марго.

В эту минуту раздался свисток кондуктора, и поезд тронулся. Мальчик сразу повеселел.

— Слава Богу! Слава Богу! — зашептал он еле внятно. Но Марго услыхала его шепот.

— Детки, вы что ж это, стоя поедете? Ножонки затекут, — сказал вдруг какой-то пассажир. — Садитесь вот к окошечку… Места всем хватит.

— Благодарю, — ответил худенький мальчик, — мне и тут хорошо.

И он, к крайнему удивлению Марго, отступил в темный угол и стал так, что свет фонаря не падал ему на лицо.

«Странный мальчик», — подумала Марго и принялась рассматривать со стороны своего спутника, его неспокойное лицо и бегающие, испуганные глаза.

Одет он был в теплое хорошее пальто и барашковую шапку. Видно было, что он сын зажиточных родителей. На вид он казался лет двенадцати-тринадцати.

Марго очень заинтересовалась поведением мальчика, который все еще оглядывался и тревожно озирался во все стороны.

— Разве у вас нет билета? — спросила его Марго. — Что вы так боитесь?