— Нет-нет, — сказал он и усмехнулся. — Мне повезло. Некоторые из моей роты, кое-кто из друзей, им не так повезло. Верден очень плохо, очень, но лагерь более или менее ничего. И я сделать лучше свой английский.

— Нет, правда, вы очень хорошо говорите, — сказала мисс Тернер.

Сержант довольно кивнул.

— Спасибо.

Я спросил:

— О какой дряни вы говорили, сержант?

— Ja, ja, — сказал он, — ближе к делу. Прекрасно, прекрасно. — Он кивнул в восторге от того, что можно вернуться к делу. — Я говорю об этот маленький Wiesel, Гитлер из Мюнхена. По-вашему — хорек, ja? И вы знать, с кем этот хорек должен был встретиться в середине Тиргартен, в центре Берлин?

— С генералом фон Зеектом, — ответил я.

— Ага! — обрадовался он. — Вы им нравитесь, а? Этим нацистам? Они раскрыли вам секретное имя генерала. Очень хорошо! Отлично!

— Они хотят, чтобы я выяснил, кто стрелял, — объяснил я. — Так что им пришлось открыть мне его имя.

— Ну, разумеется, разумеется. Они наняли знаменитых пинкертонов, чтобы сделать дело. Я знать это имя только потому, что мой осведомитель, который за ним следить, решил, что мне тоже нужно его знать. Естественно, он дал генералу уйти, прежде чем я там появиться, но имя его он мне назвал.

— Вы беседовали с генералом?

— С генералом? Ну, конечно, конечно. Мы великолепно побеседовали, я и генерал. Прямо у него в кабинет. Он, естественно, был готов сотрудничать с берлинская полиция. — Сержант взял в руки листок бумаги. — Видите? Вот, сотрудничать ровно пятнадцать минут. Очень щедрый генерал. — Он взглянул на листок и начал читать: — Вы знаете, кто стрелял? Nein. У вас есть подозрения, кто мог стрелять? Nein. Можете что-то добавить? Nein. — Сержант весело взглянул на нас. — Не правда ли, замечательная беседа?

— Он не сказал, зачем встречался с Гитлером?

— Это было важное государственное дело, так он говорить. Ну, разумеется, я понимать, что такой большой начальник, как он, генерал, не может говорить о большом государственном деле с таким мелким полицейским, как я. — Он усмехнулся и наклонился ко мне. — Но всем известно, что этот маленький хорек собирается устроить путч против правительства. Как тот жирный итальянец, журналист из Рима, Муссолини. Вы знать Муссолини?

— Лично незнаком.

— Лично незнаком! — Он засмеялся и хлопнул ладонью по столу. Мое остроумие его поразило. — Здорово. И теперь, ja, все знают, зачем сюда явиться маленький хорек — спросить у генерала разрешения устроить путч. «Пожалуйста, папочка, разреши мне устроить путч». — Его широкие плечи затряслись от смеха.

— Откуда все узнали? — поинтересовался я. — Про путч?

— В Мюнхене об этом только и говорить. Им там всем не нравится Веймар, никому, вот они и придумать путч.

— Вы сказали, что беседовали с Гитлером?

— Ja, разумеется. Я разговаривать с этим хорьком в гостинице, где он остановился. У него есть теория. — Он наклонился вперед. — Хотите послушать?

— Очень.

— По его теории, за ним гоняются красные.

— А разве этого не может быть?

— Конечно, может. У нас в Германии красные убивают много немцев. Между девятнадцатым и двадцать первым годами у нас были красные, мерзавцы левого толка… — Он обратился к мисс Тернер. — Прошу прощения, фрейлейн. Уж так я выражаюсь, ja?

Она улыбнулась.

— Мне и раньше случалось слышать такое.

Сержант снова повернулся ко мне.

— Некоторое время, опять-таки между девятнадцатым и двадцать первым годом, у нас было другое крыло, настоящие негодяи, они убили больше трехсот человек. Два года назад они прикончить Эрцбергера, знаменитого католического священника. А в прошлом году они убить Вальтера Ратенау, крупного государственного деятеля. Министра иностранных дел. Пристрелить прямо на улице. — Он улыбнулся и пожал плечами. — Но ведь он был всего лишь жидом, так что всем было наплевать, правильно?

— Но ведь организовать покушение на Гитлера могли и коммунисты, — возразила мисс Тернер.

— О да, конечно. — Он усмехнулся.

Я сказал:

— У нас есть список людей…

— Тот самый знаменитый список! Он у меня тоже есть! Видите? — Он поднял другой листок бумаги. — Замечательный список! С некоторыми из них я разговаривал тут, в Берлине. Ганфштенгль, Морис, Зонтаг. Это быть потом, у них в гостиница. Естественно, они ничего не знать. А все остальные из этого списка, видите, они все в Мюнхен. Я послал им письма, записки, я писал: «Пожалуйста, сэр, я хотеть был поговорить с вами об этом инцидент в Тиргартен, этом инцидент с винтовкой и с господином Гитлером, не могли бы вы, пожалуйста, связаться со мной?» И знаете, что я от них получать?

— Ничего?

— Точно. Ничего. Тогда я пошел к своему начальству и сказать: «Послушайте, давайте я ездить в Мюнхен и говорить с этими другими людьми? По-дружески, такая товарищеская беседа, просто чтобы получить ответы на кое-какие простые вопросы». И вот что мне сказать начальство: «Забудьте об этот, Биберкопф. Армия не хочет, чтобы мы вмешиваться». Что тут поделать?

— Ничего.

Он засмеялся.

— Точно!

Мисс Тернер спросила:

— А как насчет винтовки?

— Ах, ja, ja. Мы нашли прелестная винтовка, очень милый «маузер», там, в Тиргартен. Мы нашли его сбоку у канал, так уж нам повезло. Вы слыхать про канал Ландвер? — спросил он у нее.

— Мы даже видели его, — ответила она.

— Вы нашли пулю? — спросил я.

Сержант нахмурился.

— Что?

— Die Kugel, — подсказала мисс Тернер.

— А, пуля. Ja, ja, мы нашли замечательная пуля. Но, понимаете, она попадать в землю, она splat, оказаться повреждена, такая вот незадача.

— И вы не смогли определить, от той ли она винтовки, — догадался я.

— Совершенно верно! Он усмехнулся так, будто большего удовольствия доставить ему я не мог. — У нас никак не получалось определить, от той ли она винтовки или нет.

— Но пуля, — возразил я, — наверняка была от «маузера».

— О да, наверняка.

— Винтовка, которую вы нашли, была обычным пехотным «маузером»?

— Ja, ja. Обычный «маузер». Модель 1898 года. — Он по-прежнему улыбался, но, как мне показалось, глаза его слегка сузились.

— Разве не существует укороченной модели этой винтовки? Карабин?

Его глаза вдруг расширились от удивления.

— Укороченная модель? — Он широко улыбнулся. — Ну, естественно, вы, пинкертоны, понимаете в винтовках больше, чем мы, а?

Я обратился к мисс Тернер: