Донован потребовался чуть ли не целый день, чтобы отыскать Николу Слейд. За последние два года та несколько раз переезжала и теперь наконец поселилась в Криклвуде, в квартире на первом этаже, которую снимала вдвоем с подругой. Никола как раз вернулась с работы. Работала она в местной начальной школе, временно замещала учителя. Пухленькая, росточком чуть выше Донован, каштановые редкие волосы до плеч, очки; на вид около тридцати. Одета она была в просторный лиловый джемпер и серую расклешенную вельветовую юбку, доходившую до верха ее ботинок на толстой подошве.

Никола предложила Донован чаю с имбирными бисквитами, и они устроились в обшарпанной гостиной, окнами выходившей на цементный пятачок перед домом. Донован уселась на диван, а Никола на большую подушку, брошенную на пол; она скрестила ноги, прикрыв колени юбкой, как ковриком. Комната, декорированная целым лесом растений в горшках, висящих в кашпо из макраме, казалась довольно мрачной; единственным источником света служила одинокая лампочка в центре потолка, упрятанная в японский бумажный абажур.

Когда Донован объяснила ситуацию, Никола заговорила энергично и деловито:

— Разумеется, я помню Мэрион! — Она протянула Донован тарелку с бисквитами и только потом взяла сама и откусила сразу большой кусок. — Мы с ней вместе несколько недель ютились в той убогой квартирешке. И обе никого тогда не знали в Лондоне. Удачно, что мы с ней подружились.

— Вы не знали, что она умерла?

Никола покачала головой:

— Как всегда, виновата только я. В смысле поддержания отношений я безнадежна. После того как я уехала из Илинга, мы раза три встречались. Но потом я снова переехала — в Далидж, поближе к месту работы; тогда я надеялась, что это место останется за мной, но увы… На встречи не хватало времени. Уверена, вы и сами знаете, как оно бывает. В Лондоне очень легко потерять связь, даже с людьми, которые тебе нравятся. Мы изредка звонили друг другу, обменивались рождественскими открытками… Узнав, что Мэрион умерла, я почувствовала себя такой виноватой! — Никола зябко передернула плечами, покрепче прижала руками колени к груди. — Я должна была найти время, чтобы встречаться с ней, — прибавила она после паузы.

— Если вам станет легче, то могу уверить вас: ваши встречи никак не изменили бы хода событий.

— Но вы сказали, вначале все думали, что Мэрион совершила самоубийство.

— Верно. Мы и до сих пор наверняка не знаем, что случилось на самом деле.

— Знаете, Мэрион ни за что не убила бы себя. Я уверена.

— Почему вы так считаете? Ведь и Карен, и мать Мэрион утверждали, что Мэрион находилась в глубокой депрессии.

Никола протестующе замотала головой:

— Да нет же! Вы б тоже в депрессию впали, если б вам пришлось жить с этой жуткой Карен. А что касается матери Мэрион, то вряд ли она разбирает, утро сейчас на улице или ночь. Она, насколько я понимаю, чокнутая в прямом смысле слова. Мне много раз приходилось отвечать на ее звонки, когда Мэрион не бывало дома, и я всегда радовалась — слава богу, она не моя мама.

— Так вы утверждаете, что у Мэрион не было депрессии?

— Послушайте, поначалу в Лондоне всем одиноко. Большинству-то уж точно. — Никола отправила в рот последний ломтик бисквита. — В какой бы депрессии ни находилась Мэрион, она бы ни за что не стала убивать себя. Мэрион была очень религиозной, по-настоящему. Ходила на службы в католическую церковь. Раза два на неделе, а то и чаще. А самоубийство у католиков, так же как и секс до свадьбы, контрацепция и аборты, — смертный грех. Ведь так?

Донован пожала плечами. Ее воспитывали родители-атеисты, и представления о католицизме она имела самые смутные.

— Вот бы священники придерживались таких же воззрений на педофилию. — Никола взяла еще бисквит и обмакнула его в чай. — Лицемеры отпетые!

Донован допила чай и поставила чашку на пол: другого подходящего места не наблюдалось.

— Когда вы в последний раз разговаривали с Мэрион?

— Господи, да сто лет назад! Года два назад, это точно. Я с квартиры на квартиру переезжала и меняла свой сотовый миллион раз. Она наверняка и понятия не имела, где я обитаю. Даже моей мамочке трудновато было отследить мои перемещения.

— Когда вы жили в Илинге, вы ходили куда-нибудь вместе с Мэрион?

— Иногда выбегали выпить в паб за углом. Или в кино выбирались. Но чаще сидели дома и смотрели телик. Или книги читали. У нас обеих с деньгами негусто было, понимаете? Карен дома, слава богу, редко бывала. А мы с Мэрион здорово веселились, кулинарничали. Правда, готовила в основном Мэрион. Мы любили смотреть всякие кулинарные программы и сразу пробовать рецепты — что получится. Мэрион совсем не такая была, как я. Она была настоящей домашней богиней, когда ей того хотелось.

— Вы не помните, у Мэрион были приятели?

— Ну, к завтраку незнакомые типы из ее комнаты не выходили, если вы об этом. Мэрион такое даже в голову бы не пришло. Какие-то случайные поклонники, конечно, водились. Она хорошенькая была, Мэрион. Всякий раз, когда мы ходили куда-то вместе, кто-нибудь да пытался ее клеить. Наверное, и среди клиентов водились желающие. Но это так, всего лишь мои домыслы.

— А особо близкий друг был? — настаивала Донован, помня об Энджеле.

Никола задумалась:

— Крутился один, но все у них происходило как-то странно. Он вовсю ухлестывал за Мэрион. Цветы ей дарил, шоколад. Она говорила, он очень обаятельный и совсем не похож на остальных.

— Как это? — недоуменно глянула Донован.

— Не пытался залезть к ней в трусики на первом же свидании, — усмехнулась Никола.

— А когда она с ним стала встречаться?

— Как раз перед тем, как мне съехать с квартиры.