было восемьдесят метров. Таксист довез его до порога. При этом зажглись галогенные светильники, установленные по одной стороне лестницы. Марбер расплатился, дал чаевые и попросил чек. Таксист развернулся и поехал назад, ни разу не посмотрев в зеркало заднего вида.

– Я ничего не видел, – сказал он полицейским.

Чек, выданный таксистом, был найден в кармане Марбера вместе со списком сделанных им в тот вечер продаж на общую сумму свыше шестнадцати тысяч фунтов. Его доля, как выяснил впоследствии Ребус, составляла двадцать процентов, то есть три тысячи двести фунтов. В тот вечер он неплохо заработал.

Утром тело обнаружил почтальон. По словам профессора Гейта, смерть наступила между девятью и одиннадцатью часами вечера. Таксист взял Марбера у галереи в восемь тридцать, стало быть, он высадил его возле дома в восемь сорок пять. В знак согласия таксист молча повел плечами.

Словно инстинктивно, полиция немедленно выдвинула версию ограбления и сразу же столкнулась с целым рядом проблем и явных нестыковок. Кто рискнет напасть на жертву, пока такси еще не скрылось из вида и площадку перед домом освещают галогенные лампы? Казалось бы, невероятно, но ведь к моменту, когда машина выехала на улицу, Марбер был бы уже в безопасности, по ту сторону входной двери. Хотя карманы Марбера оказались вывернуты, наличность и кредитные карточки, которые, по всей вероятности, там были, исчезли, нападавший не воспользовался ключом, чтобы открыть входную дверь и поживиться тем, что было в доме. Возможно, его что-то спугнуло, но это, если вдуматься, маловероятно.

Грабители обычно действуют по обстоятельствам. На вас, к примеру, могут напасть на улице, увидев, как вы получили деньги в банкомате. Но грабитель не станет околачиваться перед дверью, дожидаясь вашего возвращения домой. Дом Марбера стоит на отшибе: Даддингстон-виллидж расположен на окраине Эдинбурга, это пригород, со всех сторон окруженный холмами, похожими на Трон Артура [1], и живут там люди состоятельные. Дома прячутся за стенами, гарантирующими покой и безопасность. Подойди кто-то к дому Марбера, охранный галогеновый светильник немедленно бы включился. Тогда грабителям пришлось бы прятаться – например, затаиться в траве или укрыться за деревом. Таймер выключает светильник через две минуты. Но любое движение – и система вновь сработает, лампа загорится.

Детективы, прибывшие для осмотра места преступления, определили несколько точек, где, по их мнению, могли бы спрятаться нападавшие, однако не нашли там никаких следов их пребывания: ни отпечатка обуви, ни нитки от одежды.

Заместитель начальника участка Джилл Темплер выдвинула свою версию:

– А может быть, нападавший уже находился в доме? Услышав, что входная дверь открывается, он бросился туда. Ударил входящего по голове и сбежал.

Но дом был оснащен по последнему слову техники: повсюду стояли датчики и сигнальные устройства. Следов взлома никаких, и все вещи, казалось, на месте. Близкий друг Марбера, тоже галерейщик и антиквар – дама по имени Синтия Бессан – прошлась по дому и заявила, что, по ее мнению, ничего не пропало, однако большая часть коллекции покойного была снята со стен, и все картины, тщательно упакованные в гипсокартон, стояли у стены в гостиной. Госпожа Бессан не смогла дать этому никакого объяснения.

– Может, он собирался обновить рамы или перевесить их в другие комнаты. Ведь если картины долгое время висят на одних и тех же местах, от них невольно устаешь…

Она обошла все комнаты, особенно тщательно осмотрев спальню Марбера, порог которой переступала впервые. Она назвала ее «святилище уединения».

Убитый ни разу не был женат, и это натолкнуло расследующих убийство детективов на предположение, что он был геем.

– Сексуальные пристрастия Эдди, – заявила Синтия Бессан, – никак не связаны с преступлением. Но это должно выяснить расследование.

Ребус чувствовал себя как бы вне игры, в основном сидя на телефоне. Бессмысленные звонки друзьям, партнерам. Одинаковые вопросы, на которые он получал почти одинаковые ответы. Упакованные в гипсокартон картины проверили на отпечатки пальцев. Проверка показала, что картины упаковывал сам Марбер. И никто – ни его секретарь, ни приятели – не мог дать хоть какое-то объяснение.

Однажды, когда очередное совещание подходило к концу, Ребус придвинул к себе оставленную кем-то кружку с чаем – там был крепкий чай с молоком – и запустил прямо в Джилл Темплер.

Это совещание началось так же, как и все совещания до него. Ребус проглотил три таблетки аспирина, запив их утренним кофе-латте. Кофе подали в картонном стаканчике. Пил он его в кафе на площади Медоуз. Обычно это была первая и последняя порция хорошего кофе, выпиваемая им в течение дня.

– Крепко перебрал вчера? – спросила сержант Шивон Кларк.

Она окинула его беглым взглядом: костюм, рубашка и галстук те же, что и накануне. Возможно, он вообще не потрудился раздеться на ночь. Утреннее бритье кое-как: несколько раз наспех прошелся электробритвой по лицу. Голова давно не мыта и не стрижена.

Видела она только то, что Ребус сам хотел ей показать.

– Доброе утро, Шивон, – еле слышно пробормотал он, комкая в пальцах пустой стаканчик.

Обычно на совещаниях он стоял в дальнем конце комнаты, но в тот день почему-то уселся за стол в первом ряду. Сидел, опустив плечи, и, потирая лоб, слушал, как Джилл Темплер распределяла задания на день.

Как можно больше контактов с соседями, как можно больше бесед, как можно больше телефонных звонков.

Его пальцы незаметно обхватили и сжали кружку. Он не знал, чья эта кружка, прохладная глазурь холодила руку – возможно, кружку оставили на столе еще вчера. В комнате было душно и уже здорово припахивало потом.

– Как можно больше этих идиотских телефонных звонков, – непроизвольно проговорил он, обращаясь как бы к самому себе, но его реплику услышали многие. Темплер подняла глаза от бумаг.

– Ты хочешь что-то сказать, Джон?

– Да нет… ничего.

Она встала со стула.

– Если хочешь что-то добавить – возможно, какое-то из твоих блистательных умозаключений, – я вся внимание.

– С полнейшим уважением к вам, мэм, смею заметить: вы не слушаете – вы говорите.

Вокруг зашумели, сидящие рядом смотрели на него разинув от изумления рты. Ребус медленно поднялся со стула.

– Так мы не сдвинемся с мертвой точки. – Его голос звучал громко и отчетливо. – Мы переговорили уже со всеми, и ничего нового мы узнать не сможем!

Щеки Темплер побагровели. Лист бумаги, который она держала в руке – с заданиями на день, – скрутился в трубочку и вот-вот, казалось, превратится в клочки.

– Что ж, полагаю, мы можем кое-чему поучиться у вас, инспектор Ребус.

Он уже перестал быть для нее Джоном. И голос стал таким же громким, как его. Она обвела взглядом комнату: тринадцать офицеров, неполный личный состав. В работе на Темплер постоянно давили – преимущественно через финансы. Каждое расследование имело свою смету, которую она не смела превысить. А ведь приходится учитывать еще и болезни, и праздники, и привлечение новых сотрудников…

– Может, вам стоит выйти сюда, – после краткого раздумья произнесла она, – и доставить нам удовольствие, поделившись своими мыслями по обсуждаемому вопросу, а заодно и сообщить нам, как именно сдвинуть расследование с мертвой точки. – Она вытянула руку, словно представляя его аудитории. – Итак, леди и джентльмены…

Именно в этот момент он и метнул в нее кружку. Крутясь в воздухе, она описала плавную дугу, расплескивая холодный чай. Темплер инстинктивно пригнулась, хотя кружка наверняка пролетела бы над ее головой. Она ударилась о стену чуть выше пола у нее за спиной и отскочила от нее, не разбившись. Все, кто был в комнате, молча вскочили, стряхивая с одежды капли чая.

А Ребус сел и стал водить указательным пальцем по столешнице, словно стараясь отыскать клавишу обратной перемотки на пульте управления своей жизнью.