– Да, портить отношения. – Ребус не спеша кивнул.
Шивон снова погрузилась в размышления, потом сказала:
– С какой стороны ни посмотри, и так и так получается, что у Клер были все основания затаить злобу против Бальфуров.
– Тогда почему она дружила с Флип?
– Быть может, она разыгрывала какую-то свою партию, мы не знаем… – «Сааб» Ребуса уже катил по холму, и Шивон слегка наклонилась к лобовому стеклу, высматривая впереди давешних супругов-туристов, но их нигде не было.
– Может, заедем в Прилужье, проверим – не случилось ли с ними что-нибудь нехорошее? – предложила она, но Ребус покачал головой. После этого оба довольно долго молчали, и только когда Фоллз остался далеко позади, Шивон снова заговорила.
– Марр – масон, – сказала она. – И он любит играть в игры.
– Значит, теперь ты считаешь, что Сфинкс – это он, а не Клер?
– Я считаю это гораздо более вероятным, чем твое предположение, будто он может оказаться отцом Флип.
– Извини. – И Ребус снова замолчал, задумавшись о Гуго Бензи. Перед поездкой в Фоллз он позвонил знакомому адвокату и кое-что у него разузнал. Бензи был солиситором и специализировался на завещаниях, опеке и доверительном управлении собственностью. Он пользовался хорошей репутацией и имел в городе довольно обширную практику, приносившую неплохие деньги. О его страсти к биржевой игре знали очень немногие, к тому же она никогда не мешала его основной работе. По слухам, Гуго Бензи вложил значительные средства в акции каких-то недавно созданных дальневосточных предприятий, руководствуясь главным образом собственными соображениями и некоторыми материалами, помещенными в финансовых изданиях. Если это действительно было так, следовательно, «Бальфур-банк» оказывался ни при чем: в данных обстоятельствах его функции как финансового учреждения были чисто техническими. Банк только перечислил деньги на указанные Гуго счета да впоследствии известил своего клиента о том, что предприятия, в которые он столь неосмотрительно вложил средства, растворились где-то на пространстве между Янцзы и Хуанхэ. В результате Гуго Бензи действительно потерял все деньги, но это было еще полбеды – как юрист, он мог довольно быстро заработать столько же и даже больше. Нет, казалось Ребусу, отец Клер потерял нечто более существенное, чем деньги. Он утратил веру в себя и начал верить в самоубийство как один из возможных выходов из положения. А по прошествии какого-то времени мысли о возможности самоубийства превратились в мысли о его абсолютной необходимости и даже неизбежности. Ребус хорошо понимал это, потому что сам пару раз оказывался один на один с темнотой, имея в качестве опоры лишь бутылку виски. Он знал, что не сможет выброситься из окна, так как всегда боялся высоты – с той самой ночи, когда в армии его заставили прыгать с вертолета. Горячая ванна и перерезанные вены на руках?… Тоже нет – для этого он слишком отчетливо представлял, какое неаппетитное зрелище предстанет перед теми, кто его найдет – все равно, будет ли это знакомый или совершенно посторонний человек. Спиртное и таблетки?… Но дома Ребус ничего такого не держал. Ехать в мотель, чтобы покончить с собой в безликой, грязной комнатенке, где его найдет усталая, равнодушная горничная? Для нее он будет только еще одним безымянным трупом одинокого мужчины, и…
Впрочем, все это были праздные мысли. На месте Гуго он… Но ведь у того были жена и дочь! Нет, на его месте Ребус так бы не поступил – он просто не мог оставить родных без поддержки. Но Бензи перешагнул черту, и теперь его дочь избрала для себя профессию патологоанатома, неразрывно связанную с трупами и комнатами без окон, где натужно гудит искусственная вентиляция. Неужели каждый мужской труп, который окажется перед Клер на столе, будет напоминать ей отца?…
– Дорого бы я дала, чтобы узнать, о чем ты думаешь, – сказала Шивон.
– Не продается, – отрезал Ребус и сосредоточился на управлении машиной.
– Приободрись, коллега!… – воскликнул Сильверс. – Ведь уже вечер пятницы!…
– Ну и что?
Сильверс уставился на Эллен, словно не верил своим ушам.
– Ни в жизнь не поверю, что на сегодняшний вечер у тебя не назначено свидание!
– Свидание?…
– Ну да!… Сама знаешь: ужин в ресторане, танцы-шманцы, потом вы едете к нему и… – Сильверс выразительно задвигал бедрами.
Эллен Уайли брезгливо поморщилась.
– Прекрати, не то меня стошнит.
На столе перед ней лежали остатки сэндвича с тунцом, майонезом и сладкой кукурузой. Тунец оказался несвежим, и теперь у нее бурлило в животе. Впрочем, Сильверсу было на это наплевать.
– Слушай, может, у тебя и бойфренда нет?
– Когда он мне понадобится, я тебе позвоню.
– Звони в любое время, кроме вечера пятницы и субботы – в эти дни я обычно обхожу бары.
– Хорошо, Джордж, я запомню.
– И воскресного вечера, разумеется, тоже.
– Разумеется. – Эллен не могла не подумать, что будь она миссис Сильверс, подобный расклад устроил бы ее как нельзя лучше.
– Только бы сегодня не пришлось работать сверхурочно!… – Мысли Сильверса приняли иное направление. – Как ты думаешь, обойдется или?…
– Трудно сказать. Это будет зависеть от многих факторов… – Эллен знала, от чего это будет зависеть – от средств массовой информации, давление которых может вынудить полицейское начальство потребовать от подчиненных скорейшего раскрытия убийства, от Джона Бальфура, который может попросить своих высокопоставленных друзей сделать ему еще одно «одолжение»… Были времена, когда отдел уголовного розыска работал над каким-нибудь громким делом по двенадцать часов в сутки семь дней в неделю, но тогда за это по крайней мере хорошо платили. Теперь бюджет сократился, нормативная численность работников уменьшилась, а задачи остались теми же. Эллен хорошо помнила, какая свистопляска началась, когда в Эдинбурге проводилась встреча глав правительств стран – членов Содружества. Полиция сбилась с ног, обеспечивая порядок в городе, но все были счастливы, потому что за переработку платили по-царски. Увы, это было почти десять лет тому назад… Некоторые из ее коллег (в том числе Сильверс) до сих пор вспоминали ВГПСЧС с мечтательной улыбкой на устах, но Эллен знала, что те времена прошли и вряд ли когда-нибудь вернутся.
Все еще размышляя о возможных сверхурочных, Джордж Сильверс пожал плечами и ушел, а Эллен снова вернулась к делу Юргена Беккера, которое листала. Сходство фамилий напомнило ей о Борисе Беккере – теннисисте, который ей когда-то очень нравился, и Эллен спросила себя, не приходится ли пропавший студент родственником известному спортсмену. Впрочем, это было маловероятно: если бы Юрген имел хоть какое-то отношение к Борису, знаменитый родственник выпрыгнул бы из своих белых теннисных шортов и заставил бы шотландскую полицию отнестись к делу со всей серьезностью. Так, в частности, было в случае с Филиппой Бальфур, однако, несмотря на беспрестанное понукание со стороны руководства, дело почти не сдвинулось с мертвой точки. Даже сейчас они знали лишь немногим больше, чем в день, когда стало известно об исчезновении Филиппы. Какие-то версии были, пожалуй, у одного Ребуса, но они не обещали скорого успеха, и начальство с видимой неохотой соглашалось на их разработку. Эллен, впрочем, понимала, в чем дело: идеи Ребуса были слишком неопределенными и производили впечатление высосанных из пальца, и их мало кто принимал всерьез. Да и не всегда его «гениальные озарения» приносили результат. Эллен хорошо помнила, как она работала с ним по трупу, найденному в окрестностях комплекса Квинсбери- хаус как раз тогда, когда старое здание решили разобрать и построить на его месте новое, предназначавшееся для парламента Шотландии. Результата долго не было, и в конце концов Ребус фактически свалил это дело на нее, вспоминая о нем крайне редко и неохотно. В суд дело так и не попало.
И все-таки… все-таки Эллен предпочла бы быть в его команде. Все-таки лучше, чем оставаться одной… Она чувствовала, что окончательно испортила отношения с Джилл Темплер (что бы там ни утверждал тот же Ребус), и это была целиком ее вина. Она слишком явно лезла из кожи вон и в конце
