— По моему мнению, это значило, что кто-то отдал приказ детективу Паскуале и патрульному Бруссарду убить Лайонела Маккриди и, возможно, остальных, бывших с ним в баре «Эдмунд Фицджералд».
Помощник окружного прокурора пошуршала бумагами, которых — за шесть часов допроса в комнате 6а шестого квартального отделения полиции Бостона — набралось на половину блокнота. Шуршание этих страниц, стремившихся от ее яростного царапанья шариковой ручкой свернуться в трубочку, напомнило мне осенний шелест сухих листьев, сметенных ветром к бордюру тротуара.
Помимо нас с Адой Кэмбел в комнате находились два детектива по расследованию убийств, Джэнет Хэррис и Джозеф Сентауро, и ни той ни другому я нисколько не нравился. Еще присутствовал мой адвокат Чезвик Хартман.
Он некоторое время понаблюдал за тем, как Ада Кэмбел просматривает бумаги, и сказал:
— Миссис Кэмбел.
— Гм? — Она оторвалась от чтения.
— Я так понимаю, это случай особый, не сомневаюсь, он будет подробно освещаться журналистами. Мы, я и мой клиент, готовы к сотрудничеству с ними. Но… долгая выдалась ночь, вы не находите?
Помощник окружного прокурора с шелестом перевернула очередную страницу.
— Наш штат вовсе не заинтересован в том, мистер Хартман, чтобы ваш клиент недосыпал.
— Ну, штат может быть заинтересован в чем угодно, миссис Кэмбел, но мне важно, чтобы мой клиент мог выспаться.
Кэмбел положила ладонь на бумаги и взглянула на Хартмана.
— Что, по-вашему, я должна сейчас сделать, мистер Хартман?
— По-моему, вы должны выйти за дверь и переговорить с окружным прокурором Прескоттом и сказать ему, что суть происшествия в «Эдмунде Фицджералде» совершенно очевидна, что мой клиент действовал так, как действовал бы на его месте любой нормальный человек, и что он ни в коем случае не является подозреваемым ни в смерти детектива Паскуале, ни патрульного Бруссарда, и что давно пора отпустить его на все четыре стороны. Замечу также, миссис Кэмбел, что до настоящего момента мы оказывали всестороннюю помощь правосудию и намерены оказывать ее и впредь при условии, что вы проявите по отношению к нам естественное человеколюбие.
— Этот парень, мать вашу, полицейского пришил, — сказал детектив Сентауро. — И вы, адвокат, хотите, чтобы мы его вот так и отпустили? А коня шоколадного не желаете?
Чезвик сложил руки на столе, касаясь его обоими локтями, и, не обращая внимания на сказанное Сентауро, улыбнулся миссис Кэмбел:
— Мы ждем, миссис Кэмбел.
Та перевернула еще несколько листов своих записей, надеясь найти что-то, хотя бы что-нибудь, что дало бы основания меня задержать.
Чезвик находился в здании уже минут пять, пошел узнавать, как дела у Энджи. Я ждал на лестнице перед главным входом. Мимо меня сновали полицейские, и в их взглядах мне бы хотелось прочесть намерение не задерживать меня за превышение скорости на дорогах, хотя бы некоторое время. Может быть, до конца жизни.
— Ну что? — бросился я к Чезвику.
— Ее пока не отпускают.
— Почему?
Он посмотрел на меня, как на несмышленого надоедливого ребенка:
— Она полицейского убила, Патрик. В порядке самообороны или нет, но она убила полицейского.
— Ну, может, ты бы…
— Знаешь, кто в этом городе лучший юрист по уголовному праву?
— Знаю. Ты.
Он покачал головой:
— Моя младшая партнерша, Флорис Мэнсфилд. Она сейчас с Энджи. Понял? Так что остынь. Это потрясная женщина, Патрик. Понимаешь? С Энджи все будет хорошо. Но придется провести у них еще несколько часов. А если мы перегнем палку, окружной прокурор пошлет нас к черту и передаст дело расширенной коллегии присяжных, просто чтобы показать полицейским, что он на их стороне. А если же мы будем действовать согласованно, сотрудничать с ними, никого против себя не настраивая, все постепенно остынут, устанут и поймут, что чем скорее с этой историей покончить, тем лучше.
Мы шли по Бродвею, было четыре утра, ледяные пальцы темных апрельских ветров ощупывали нам воротники.
— Где твоя машина? — спросил Чезвик.
— На Джи-стрит.
Он кивнул.
— Домой тебе нельзя. Там собралась половина журналистской братии города, а я не хочу, чтобы ты с ними общался.
— А почему они не здесь? — Я взглянул на здание, где размещался участок.
— Дезинформация. Дежурный сержант специально якобы проговорился, что вас всех держат в управлении. Еще час-другой, они все поймут и рванут к тебе.
— Так куда же мне деваться?
— Вот это действительно хороший вопрос. Вы с Энджи, намеренно или непреднамеренно, только что подложили полиции Бостона большую свинью. Такой, пожалуй, не было со времен Чарльза Стюарта и Уилли Беннета.[61] Я бы на твоем месте переехал куда-нибудь из штата.
— Вот я и спрашиваю тебя: куда?
Он пожал плечами, нажал на кнопку тонкого пульта дистанционного управления, прикрепленного к брелоку с ключами от машины, его «лексус» подал звуковой сигнал, и замки на дверцах открылись.
— Ну и катись, — сказал я. — Поеду к Девину.
Голова Чезвика дернулась, будто от удара.
— К Амронклину? Совсем спятил? Хочешь поехать к полицейскому?
— В пасть зверя, — кивнул я.
В четыре утра большинство людей смотрит сны, но Девин бодрствует. Он редко спит больше трех- четырех часов в сутки, и обычно это уже ближе к полудню. В остальное время он либо работает, либо пьет.
Едва Девин открыл мне дверь своей квартиры в Лоуэр-Миллс, я по запаху определил, что он не работает.
— Мистер Знаменитость, — сказал он и повернулся ко мне спиной.
Я пошел за ним в гостиную, где на кофейном столике между бутылкой «Джека Дэниелса», полуопорожненной стопкой и пепельницей лежал раскрытый сборник кроссвордов. По телевизору показывали Бобби Дарина.[62]
На Девине под фланелевым халатом были брюки от тренировочного костюма и такая же куртка с надписью «Полицейская академия». Он сел на диван, запахнул халат, поднял стопку, отпил немного и уставился на меня снизу вверх. Глаза хоть и слегка остекленели, но взгляд был тверд, как, впрочем, и весь Девин.
— Стакан себе возьми на кухне.
— Пить сейчас как-то не хочется, — попробовал отказаться я.
— Я пью один только в одиночестве, Патрик.
Пришлось идти на кухню. Девин мне налил, пожалуй, даже многовато. Он поднял свою стопку.
— За убийства копов, — сказал он и выпил.
— Я не убивал никаких копов.
— Твоя напарница убила.
