долго смотрел на нее. Потом сбрасывал кожаную куртку на пол, подходил к подъемному механизму и опускал клетку настолько, чтобы его лицо оказалось примерно на одном уровне с лицом пленницы. После этого доставал мобильный телефон и фотографировал ее. Затем отходил на несколько метров, туда, где оставил свою куртку (там же стояло несколько бутылок с водой, валялись какие-то пакеты и одежда Алекс — ей было мучительно видеть свои вещи совсем рядом и в то же время в полной недосягаемости), и садился. Больше ничего не происходило — он снова просто на нее смотрел. Казалось, он чего-то ждет. Но чего именно, он не говорил.

Потом, всегда резко и внезапно, отчего никак нельзя было догадаться, в какой момент это произойдет, он поднимался, хлопал себя по бедрам, словно для того, чтобы подбодрить, затем поднимал клетку на прежнюю высоту и, в последней раз взглянув на пленницу, уходил.

За все это время он не произносил ни слова. Сначала Алекс задавала ему вопросы, но быстро перестала это делать, потому что он каждый раз приходил от этого в ярость. Он ответил ей один- единственный раз, а после не только ничего не говорил, но, казалось, даже ни о чем не думал — только смотрел. Кроме того, его ответ был неутешительным: «Я хочу посмотреть, как ты будешь подыхать».

Таким образом, положение Алекс представлялось весьма шатким — во всех смыслах этого слова.

Она не могла встать в полный рост и даже нормально сидеть — клетка была недостаточно высокой. Не могла вытянуться — оттого что та была недостаточно длинной. Алекс приходилось постоянно сидеть скорчившись, почти сжавшись в комок. Боль во всем теле вскоре сделалась невыносимой. Мускулы сводило судорогой, связки словно утратили гибкость, все органы казались заблокированными — и это не считая холода. Он сковал ее настолько, что кровообращение замедлилось. К постоянной боли добавилось онемение — невозможность пошевелить затекшими конечностями. Ей вспоминались рисунки и схемы из учебников, которые она осваивала, готовясь стать медсестрой, — атрофированные мускулы, ослабевшие связки, склерозные бляшки… Иногда ей казалось, что она отчетливо видит, как замирают все жизненные процессы у нее внутри — как будто она рентгенолог и наблюдает со стороны за собственным телом, просвеченным насквозь. Она словно раздвоилась: какая-то часть ее сознания еще оставалась здесь, запертая в клетке вместе с телом, но другая витала где-то далеко. Она опасалась, что это начало безумия, наступающего в результате чисто физиологических изменений в ее организме, вызванных, в свою очередь, тем ужасным, нечеловеческим состоянием, в котором она находилась.

Она много плакала, но наконец у нее больше не осталось слез. Она мало спала, и сон был совсем недолгим — мучительно ноющие мышцы постоянно напоминали о себе. Первые по-настоящему болезненные судороги начались прошлой ночью, и она с криком пробудилась — ее ногу буквально скрутило сверху донизу. Чтобы прекратить судорогу, Алекс принялась изо всех сил колотить ногой о доски клетки, словно надеясь их выломать. Мало-помалу боль стихла, но Алекс знала, что ее усилия тут ни при чем. Судороги могут начаться снова, так же неожиданно, как в прошлый раз. Единственным результатом ее действий было то, что клетка стала раскачиваться. Это продолжалось довольно долго, пока она вновь не вернулась в неподвижное состояние. Качка вызвала у Алекс тошноту. Потом она долгое время не могла заснуть, опасаясь новых судорог. Она пыталась контролировать каждую клеточку своего тела, но чем больше об этом думала, тем больше страдала.

В те редкие периоды, когда заснуть все же удавалось, она видела во сне, что ее бросают в тюрьму, или хоронят заживо, или топят. Если не судороги, то холод, страх и эти повторяющиеся кошмары вскоре ее будили. После того как она много часов подряд провела почти без движения, Алекс просыпалась рывком — от рефлекторных спазмов, с которыми не могла ничего поделать: мышцы словно имитировали движения, которые не имели возможности совершать на самом деле. Ее конечности непроизвольно дергались, ударяясь о доски, и она кричала от боли и ужаса.

Она продала бы душу за то, чтобы полностью выпрямиться и полежать, вытянувшись в полный рост, хоть один час.

Во время очередного визита похититель с помощью другой веревки поднял на уровень ее клетки плетеную корзину, которая долго раскачивалась, прежде чем остановиться. Хотя она была совсем рядом, Алекс пришлось собрать все силы, душевные и физические, чтобы кое-как просунуть руку между досками и достать из корзины часть ее содержимого — бутылку воды и сухой корм то ли для собак, то ли для кошек. Даже не пытаясь выяснить наверняка, Алекс без размышлений набросилась на еду. Затем одним махом осушила бутылку почти до дна и лишь после спохватилась — а вдруг в виду что-то подмешано? Она снова начала дрожать. Теперь уже невозможно было понять отчего: от холода, от истощения, от страха… Сухой корм не насытил ее, лишь вызвал новый приступ жажды. Она старалась есть его как можно меньше, только когда голод становился уже совсем невыносимым. Она знала, что потом ей придется справлять нужду прямо в клетке. Ей было стыдно, но что оставалось делать?.. Испражнения шлепались на пол сквозь щели клетки, словно помет гигантской птицы. Стыд быстро прошел — это было почти ничто по сравнению с болью и вовсе ничто по сравнению с волей к жизни, пусть даже такой — в муках, без движения, в полном неведении о времени и об истинных намерениях своего мучителя: действительно ли он хочет убить ее вот таким образом, заперев в клетку?

Сколько же будет продолжаться это медленное умирание?..

Во время его первых визитов она молила о пощаде, просила прощения, сама не зная за что, и однажды, не выдержав, почти неожиданно для самой себя попросила убить ее. Она не спала вот уже много часов, ее измучила жажда, желудок извергал наружу сухой корм, несмотря на то что она тщательно его пережевывала, от нее пахло мочой и рвотой, полная неподвижность сводила ее с ума, — и в какой-то момент смерть показалась ей наилучшим выходом. Она тут же пожалела о том, что сказала, — она не хотела умирать, нет, ни в коем случае, не сейчас, вовсе не таким она представляла себе конец своей жизни. Ей столько всего нужно еще сделать!.. Но, что бы она ни говорила, о чем бы ни просила, — человек никогда не отвечал.

Кроме одного раза.

Алекс плакала не переставая, она была совсем без сил и чувствовала, что ее рассудок начинает мутиться, превращаясь в некое подобие свободного электрона, лишаясь всякого управления, всяких связей, всяких законов. Человек опустил клетку, чтобы сделать очередной фотоснимок. И вот, уже, наверное, в сотый раз, Алекс задала все тот же безнадежный вопрос:

— Почему я?

Человек поднял голову с таким видом, словно никогда не задумывался над ответом. Потом приблизился. Его лицо, почти вплотную прижавшееся к боковым доскам клетки, оказалось всего в нескольких сантиметрах от лица Алекс.

— Потому что… потому что это ты.

Этот ответ совершенно потряс ее. Как будто все разом остановилось, как будто Бог включил связь с ней одним нажатием кнопки. Она больше ничего не чувствовала — ни судорог, ни жажды, ни боли в желудке, ни продрогшего до костей тела. Всем своим существом она устремилась к тайному смыслу, заключавшемуся в этих словах.

— Кто вы?

В ответ он только улыбнулся. Возможно, он вообще не привык много говорить и даже одна- единственная фраза истощила его силы. Он быстро поднял клетку на прежний уровень, подобрал с пола куртку и вышел, даже не взглянув на Алекс. Казалось, он разозлился из-за того, что сказал больше, чем хотел.

На сей раз она даже не притронулась к корму, хотя он выдал ей новую порцию в придачу к тому, что еще осталось. Она взяла из корзины только бутылку воды и сделала всего несколько глотков, решив сохранить остаток как можно дольше. Затем попыталась обдумать услышанные недавно слова, но ничего не получалось, — когда испытываешь физические мучения, возможно ли думать о чем-то еще?

Вытянув руку вверх, она просовывала пальцы сквозь щель и подолгу гладила огромный узел, с помощью которого клетка держалась на весу. Он был размером с ее кулак. И затянут невероятно туго.

На следующую ночь Алекс впала в состояние, напоминающее кому. Ее рассудок не мог ни на чем сосредоточиться, ей казалось, что все ее тело медленно тает, и вот уже от нее остаются только кости, а скоро не останется ничего, кроме тотального онемения, как если бы она вся, с головы до ног, превратилась в одну сплошную судорогу. До этого момента ей удавалось хоть как-то поддерживать самодисциплину — например, она старалась регулярно совершать пусть даже незначительные движения: сначала шевелила

Вы читаете Алекс
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

1

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату