заметить, если вдруг что-то затеется. Маркус отправился в прибрежную зону возле старой верфи. Этот район уже давно считался самым убогим и заброшенным в округе Колумбия, там полно было опустевших мастерских, загаженных панк-клубов, полуразвалившихся бань. Большинство из них снесли, чтобы обустроить на их месте помещения для нового стадиона «Вашингтон нэшналс», возвести кондоминиумы. Однако эти планы по джентрификации верфи бюджет, увы, не потянул. Теперь здесь была безлюдная территория с ничейными, расчищенными под застройку участками, с пустыми паркингами и огромными, давно списанными судовыми ангарами сплошь с побитыми окнами. Скажем так, не самое подходящее местечко для бизнес-встречи на высоком уровне — скорее уж для обувания в бетонные шузы.

Маячок подсказал мне, что машина Маркуса где-то у воды. Может, он съехал к реке, чтобы посозерцать ее течение, остаться наедине со своими мыслями, послушать «Кошку в колыбели» Гарри Чапина?.. Как бы не так! Как раз между 295-м пирсом и косой Баззард-пойнт было самое место, где вместо того, чтобы обрести вдохновение, можно было лишиться автомобиля.

Суровый апрельский ветер трепал над Потомаком пелену замерзшего дождя. Я следил за маячком, с каждой секундой все больше нервничая. Вел он меня по верфи вдоль реки. Подъехав близко к тому месту, где на моей карте остановилась мишень, я хорошенько огляделся — Маркус как будто бы находился в конце одного из причалов. Я всмотрелся, но ничего не различил. Впрочем, спутники-то не врут — и потому, оглядевшись, нет ли за мной «хвоста», я осторожно двинулся по причалу, стараясь держаться в тени.

Чем ближе я подходил к указанному маячком месту, тем чаще и быстрее вспыхивала на экране красная точка. Удобная примочка — по крайней мере, пока не пробираешься во тьме по пустынному пирсу. Наконец красный глаз на телефоне, моргавший все чаще и чаще, выпучился на меня горящим, насыщенно багровым зловещим оком. Мне стало совсем не по себе.

На студенящем ветру я стоял в том месте, куда указывал маячок, — в самом конце пирса. И Маркусовой машины там, черт возьми, не было. Выходит, он обнаружил на колесе маячок? Кинул в Потомак — и его принесло водой сюда? Учитывая обстоятельства, это самое бестолковое объяснение.

В начале причала мелькнула едва заметная тень. Потом шевельнулась опять…

Меня посетила другая мысль: для Маркуса здесь было идеальное место, чтобы самому подсадить маячок, выследить, кто за ним шпионит, и поймать наглеца. Сущий пустяк для цифровой эры! Если это так — я сам же загнал себя в тупик.

Движение во тьме было очень медленным — но я безошибочно знал, куда смотреть. Темный силуэт то и дело пересекал конусы желтого света, падающие от натриевых судовых прожекторов.

Выхода не было. Маркус грозно надвигался на меня, точно всадник Апокалипсиса. Я лихорадочно прокрутил в голове несколько вариантов — но Маркус же увидит их насквозь! Да и чем вообще можно объяснить, что ты следишь за начальником, подсаживаешь ему «жучка» и лезешь к самому его дому?

Нет, для Майка Форда это означало конец. По крайней мере, пора моего расцвета в «Группе Дэвиса» явно миновала. Ни тебе мясных медальонов на вилле Шенандоа, ни молодой картошечки в «Литтл Вашингтон». И самое скверное: у моих боссов достаточно на меня компромата, чтобы закопать меня одними финансовыми нарушениями предвыборной кампании — даже без гнусной истории с наркопритоном. Финита ля комедия. Валяй обратно в тюрьму, истинный сын своего папочки!

Вслушиваясь в скрип досок во тьме, я все меньше беспокоился о вещах столь отдаленных и все больше — о тяжелой руке Маркуса. В том смысле, что убить он меня, конечно, не убьет — но что мне известно о повадках мужика, в восьмидесятых душившего сандинистов?

Как бы то ни было, попасться к нему в руки было чересчур рискованно. Все варианты были плохи. Да и вода с белыми шапками в десяти футах подо мной, естественно, к себе не манила. Но я знал, что, как бы ни было тяжко, смогу доплыть до соседнего причала. Единственное, чем хороша верфь, так это тем, что отсюда можно булькнуть в пучину вод и скрыться без лишнего шума.

Внезапно луч света прорезал пирс — и я молниеносно сиганул во тьму. Когда оказываешься в ледяной воде, главная опасность — что, от холода резко вдохнув, наберешь полные легкие воды и якорем пойдешь ко дну. Мне удалось этого избежать, хотя смертельный холод охватил все тело, — я сразу начал дышать как сумасшедший и, пожалуй, сбросил свой IQ где-то процентов на сорок. Если, оказавшись в арктических водах, сразу не отбросил коньки — значит, в запасе есть еще минут пятнадцать. А поскольку умирающим я себя явно не ощущал, времени у меня было в достатке. Луч фонаря длинными дугами прохаживался по воде, поэтому я подплыл под причал — в эту обросшую ракушечником и вонючим мхом пещеру. Я пробрался прямо под Маркусом, то и дело натыкаясь головой то на балку, то на торчащий из бревна болт.

Я слышал перед собой шаги Маркуса. Свет от его фонаря просачивался в щели между досками над головой. Когда он подошел ближе, я нырнул и проплыл под ним.

Было бы, наверно, куда лучше, если б он ругался и выкрикивал угрозы — это его невозмутимое, рациональное молчание пугало меня больше, чем что бы то ни было.

Вскоре я выбрался к навесу, от которого начинался пирс, отгреб на пятьдесят метров в сторону, обжигая уши снежной кашей, к следующему причалу. Там, подтянувшись, я вылез из воды и хотел было припустить к своей машине, но онемевшие ноги не слушались, спотыкаясь на каждом шагу. Луч фонаря устремился мне в спину и выхватил меня из темноты, но на таком расстоянии света явно не хватало, чтобы кого-то разглядеть.

Эти два причала оказались разгорожены забором, так что пришлось его преодолевать, и это отняло у меня некоторое время. Добравшись наконец до джипа, я прыгнул за руль, дал по газам и, втопив под пятьдесят миль, домчался до хорошей дороги, а там и вовсе разогнался, как реактивный истребитель. Включил до упора обогрев, так что в меня дуло жаром, как от открытой топки. До дома я мог бы добраться и за двадцать минут, однако катался вдвое дольше, петляя по улицам, делая неожиданные развороты и тщательно озираясь, прежде чем куда-либо свернуть, дабы убедиться, что Маркус меня не преследует.

Я вбежал в дом, скинул в прачечной каморке одежду и минут на двадцать забрался под горяченный душ, но руки все равно так тряслись от холода, что я едва справился с краном. Единственное, что еще давало мне силы, — это перспектива забраться под толстое одеяло и пристроиться к Энни.

Я скользнул в сумрак спальни, нырнул под одеяло, протянул руку, чтобы обнять Энни за талию… но ощутил под ладонью лишь матрас. Ее не было.

Свою подругу я обнаружил внизу. Точнее сказать, она обнаружила меня. Она сидела на диванчике с книжкой и чашкой чая, явно ожидая, когда я к ней приду. Проследив, как я спускаюсь по лестнице, она отложила книжку. Видно было, что Энни недавно плакала, но теперь ее лицо сделалось строго деловым.

— Ты кувыркаешься с кем-то еще? — спросила Энни странно-спокойным голосом.

Мозги у меня сперва как заклинило. Я лучезарно улыбался своей девушке, донельзя счастливый ее видеть после такой дерьмовой ночи. Однако это чувство облегчения стремительно рассеялось.

— Что? — опешил я. — Нет, конечно.

Она подняла к моим глазам одну из распечатанных мной аватарных фоток Ирины.

— Ты постоянно опаздываешь, вечно выдумываешь какие-то отговорки. Ты возвращаешься домой, избавляешься от одежды и тут же чешешь в душ. Я что, по-твоему, дурочка? Я знаю, что все это значит.

— Это всего лишь работа, — возразил я. — Ее отец — Радо Драгович.

— Не морочь мне голову. Хочешь сказать, эта двадцатилетняя потаскушка лоббирует Пентагон?! Я глянула насчет нее в твоем ноутбуке — там миллион запросов вывалилось! Ты что, за ней следишь?

— Дорогая, ты же знаешь, копание в инете — большая часть моей работы. Я проверяю ее в связи с одним делом, и я обещал Уокеру, что встречусь с ним сегодня…

— Лучше молчи! — взвилась она. — Уокер сейчас в сенате — готовит свою филибастерскую речь.[50] Перестань мне врать. Это отвратительно!

Она развернулась и зашагала к выходу. В одном полотенце я потрусил за ней, на ходу что-то лопоча. Мне снова пришлось студить свою задницу, на сей раз полуобнаженным выскочив на крыльцо. Я вдруг понял, что моя правда гораздо менее правдоподобна, нежели любая брехня, что я мог бы придумать с ходу, — но мне не хотелось снова обманывать Энни.

— Милая, я могу все объяснить. Это была работа. Я солгал, потому что не хотел тебя в это втягивать. Это касается наших шефов, в частности Дэвиса. Прошу тебя, пойдем в дом.