Деннис Лаксфорд коснулся раскрасневшейся щеки Лео. Она была влажной от слез. Он укрыл плечи мальчика одеялом и ощутил укол вины, смешанной с раздражением. Почему этот мальчишка всегда все так усложняет? — удивился он.

Лаксфорд прошептал его имя, пригладил светлые волосы сына и присел на край кровати. Лео не пошевелился. Он или крепко спал, или убедительнее, чем подозревал Лаксфорд, умел притворяться спящим. В любом случае от дальнейшего спора со своим отцом он ускользнул. Что, возможно, и к лучшему, учитывая, к чему постоянно приводят все их споры.

Лаксфорд вздохнул. Он подумал о слове «сын» и обо всем, что подразумевало это короткое слово — об ответственности, наставничестве, слепой любви и осторожной надежде. И задался вопросом, как он вообще мог предполагать, что добьется успеха на поприще отцовства. Как он вообще мог думать об отцовстве как о каком-то благе. Чаще всего оно представлялось ему нагромождением обязанностей. Можно было просто сбрендить. Как, спросил себя Лаксфорд, справляются другие мужчины?

Частично он знал ответ. У других мужчин не было таких сыновей, как Лео. Один взгляд на комнату Лео — вкупе с воспоминанием о том, как выглядели их с братом комнаты, когда им было столько же лет, сколько Лео — все разъяснил Лаксфорду. Кадры из черно-белых фильмов на стенах: от Фреда и Джинджер[Фред Астер (1899—1987) — американский танцовщик и актер. Джинджер Роджерс (1911—1995) — американская актриса театра и кино, партнерша Ф.Астера.

] в вечерних туалетах до Джин, Дебби и Дональда[Джин Келли (1912—1996) — звезда Бродвея и Голливуда 40—50-х гг., танцовщик, певец, актер и хореограф. Дебби Рейнольдс (р. 1932) — американская актриса и певица. Дональд О'Коннор (1925—2003) — американский актер. Все они снялись в знаменитом мюзикле «Поющий под дождем» (1952).], бьющих чечетку под дождем. Стопка книг по искусству на столе из простой сосны, а рядом с ними альбом для рисования с наброском коленопреклоненного ангела — идеальный нимб и скромно сложенные крылья указывали на его родство с фреской четырнадцатого века. Клетка с зябликами: свежая вода, свежие семена, свежая бумага на дне клетки. Книжная полка с книжками в твердых переплетах — от Роальда Даля до Диккенса. И в углу деревянный сундук с коваными петлями, в котором лежали в полном забвении крикетная бита, теннисная ракетка, футбольный мяч, роликовые коньки, набор для химических опытов, коллекция солдатиков и миниатюрная, похожая на пижаму форма для занятий карате.

— Лео, — тихо проговорил он, — что с тобой делать?

Ничего, твердо сказала бы Фиона. Абсолютно ничего. Он замечательный. Лучше не бывает. Проблема в тебе.

Лаксфорд коснулся поцелуем щеки мальчика и выключил свет на ночном столике. Посидев какое-то время в темноте, он вышел из комнаты.

Фиону он нашел на кухне, она собиралась приготовить себе каппуччино и сейчас насыпала кофейные зерна в кофемолку. Едва нога Лаксфорда коснулась плиток кухонного пола, как Фиона поспешно включила кофемолку.

Он ждал. Она налила воду в кофеварку, вставила штепсель в розетку, не спеша заправила аппарат и включила его. Загорелся янтарный огонек, машина заурчала. Фиона стояла спиной к Деннису, якобы ожидая кофе.

Он знал эти симптомы, понимал, что хочет сказать мужчине женщина, показывая ему затылок вместо лица. Но Лаксфорд все равно подошел к жене, положил ей руки на плечи, отвел в сторону волосы, поцеловал в шею. Может, они смогут притвориться.

— Это помешает тебе заснуть, — прошептал он.

— И очень хорошо. Я не собираюсь сегодня спать.

Она не добавила «с тобой», но Лаксфорд не нуждался в этих словах, чтобы понять ее настроение. Он почувствовал его своими пальцами и опустил руки.

Освободившись, Фиона взяла чашку и подставила ее под один из хоботков кофеварки. Через фильтр начала просачиваться струйка крепкого кофе.

— Фиона. — Он ждал, что жена оглянется. Она не оглянулась, полностью сосредоточившись на кофе. — Прости. Я не хотел его огорчать. Я не хотел, чтобы все зашло так далеко.

— Тогда чего же ты хотел?

— Я хотел просто поговорить. Я пытался это сделать за обедом в пятницу, но все без толку. Я подумал, что если мы побеседуем втроем, то Лео не будет капризничать.

— А ты не выносишь капризов, да? — Фиона достала из холодильника пакет молока, налила точно требуемое количество в маленький стальной молочник и поставила его на кофеварку. — Восьмилетнему мальчику капризничать не позволено, да, Деннис? — Она нажала на боковую кнопку для подогрева молока, яростно крутанула молочник. Зашипел горячий воздух, молоко запенилось.

— Ты несправедлива. Нелегко наставлять ребенка, который в ответ на любую попытку что-то ему объяснить закатывает истерику.

— Это не истерика. — Она со стуком поставила молочник на стол.

— Фиона.

— Не истерика.

Интересно, как еще это можно назвать? Пять минут его тщательно подготовленной речи о великолепии и преимуществах Беверстокскои школы для мальчиков, и Лео изошел слезами, словно был куском сахара, а его отец — горячей водой. Слезы сменились всхлипываниями, всхлипывания быстро перешли в рев. А рев — в топанье ногами и битье кулаками по диванным подушкам. Что же в таком случае истерика, если не эта обычная для Лео безобразная реакция на все, чем он недоволен?

Беверсток выбьет это из него. Вот почему Лаксфорд в первую очередь и хотел вырвать Лео из-под теплого крылышка Фионы и сунуть в более суровый мир.

Лаксфорд выбрал идеальный момент, чтобы это обсудить. Все втроем, счастливая семья, собравшаяся в столовой за вечерней трапезой. Была любимая еда Лео — курица под индийским соусом тикка, которую мальчик энергично уплетал за обе щеки, болтая о документальном фильме Би-би-си, посвященном домашним мышам. Он говорил:

— Мам, как ты думаешь, мы сможем создать для них среду обитания в нашем саду? Вообще-то они предпочитают старые здания, чердаки и пространства между стенами, но они такие милые, и если мы создадим для них подходящую среду обитания, тогда через год или два…