Ее язык наотрез отказывался произнести слово «украл». Тем не менее именно это слово было у нее на уме и на языке.

– Со вчерашнего вечера я не выходила отсюда. Разве что в ванную. Если Томми взял ящик, почему он не сказал мне?

– Я спрошу.

И леди Хелен вышла из спальни.

Уставившись в пол, Дебора опустилась на стул возле туалетного столика. Узор из цветов и листьев на ковре расплывался у нее перед глазами. Три фотоаппарата, шесть объективов, несколько дюжин фильтров – все это первоклассное оборудование, после трехлетнего обучения подтверждающее ее статус профессионального фотографа, ей удалось купить благодаря первой удачной выставке в Америке. Она могла работать, не связывая себя никакими обязательствами.

Любое решение, принятое Деборой в Америке, так или иначе было связано с новыми фотоаппаратами. Ей было легко вспоминать о своей тамошней работе, о принятых и непринятых решениях, потому что как профессионал она добилась успеха. Не имело значения то, что она втайне оплакивала свою юность. Профессиональные победы позволяли не думать о своей потере, а теперь ей грозила переоценка ценностей. Если она считала, что в ее жизни все правильно и оправданно, то только благодаря достигнутому успеху, все знаки и символы которого были налицо.

Вернулась леди Хелен.

– Я поговорила и с Кэролайн, и с Ходжем, – неуверенно проговорила она. Продолжать не было нужды. – Послушай, Дебора, Томми купит…

– Не хочу, чтобы Томми возмещал мне фотоаппараты! – крикнула Дебора.

– Да нет, послушай, Томми должен знать. Я схожу за ним.

Леди Хелен не было всего пару минут, и вернулась она вместе с Линли и Сент-Джеймсом. Томми подошел к Деборе. Сент-Джеймс остался стоять возле двери.

– Черт побери! – пробурчал Линли. – Чего нам еще ждать?

Он обнял Дебору за плечи и прижал к себе, потом опустился на колени и заглянул ей в глаза.

На лице Томаса Линли легко читалась усталость. Похоже, он не спал всю ночь. Деборе было ясно, что он беспокоился за Джона Пенеллина, и она почувствовала укол совести оттого, что тоже доставляет ему беспокойство.

– Деб, дорогая, извини меня.

Значит, он уже знал, что фотоаппараты украдены, но в отличие от леди Хелен даже не попытался предложить ей то или иное возмещение.

– Дебора, когда ты видела их в последний раз? – спросил Сент-Джеймс.

Линли коснулся ее волос, убрал прядь с лица, и Дебора почувствовала чистый свежий запах его кожи. Он еще не выкурил ни одной сигареты, и Деборе всегда нравилось, как он пахнет утром. Если ей удастся сконцетрироваться на Томми, все остальное станет неважным.

– Ты видела их вчера вечером, прежде чем лечь? – настойчиво расспрашивал Сент-Джеймс.

– Они были тут вчера утром. Я помню, потому что переложила фотоаппарат, которым пользовалась на спектакле. Все было тут, рядом со столом.

– А потом? Ты не помнишь? Ты больше не брала их?

– Нет. Меня далее не было в комнате. Я пришла, чтобы переодеться к обеду. Я бы заметила их. Должна была. Я же была тут. Сидела за туалетным столиком. Но я не видела их. А ты, Саймон?

Линли встал. В его взгляде было любопытство, когда он переводил его с Деборы на Сент-Джеймса, может быть, замешательство. Но ничего больше.

– Уверен, они были тут, – сказал Сент-Джеймс. – В твоем старом металлическом ящике, да? – Дебора кивнула. – Я видел его возле туалетного столика.

– Возле туалетного столика, – повторил Линли скорее для себя.

Он посмотрел на пол, посмотрел на Сент-Джеймса. Посмотрел на кровать.

– Сент-Джеймс, когда это было? – Он хотел произнести это как ни в чем не бывало, но не смог, и вопрос прозвучал куда значительнее, чем предполагалось.

– Томми, мы опоздаем на поезд, – вмешалась леди Хелен.

– Сент-Джеймс, когда ты видел ящик? Вчера? Вечером? Ночью? Когда? Ты был один? Или Дебора?..

– Томми, – позвала леди Хелен.

– Нет. Пусть ответит.

Сент-Джеймс молчал, и Дебора тронула Томми за руку, многозначительно поглядев на леди Хелен.

– Томми, – леди Хелен предприняла третью попытку, – это не…

– Я же сказал, пусть он сам ответит.

Прошло несколько секунд – целая вечность, – прежде чем Сент-Джеймс бесстрастно проговорил:

– Нам с Хелен удалось вчера раздобыть фотографию Мика Кэмбри. Томми, мы были у его отца. И я принес фотографию Деборе перед обедом. Тогда-то я и видел ящик.

Линли смотрел на него во все глаза. Потом тяжело вздохнул.

– Проклятье, – сказал он. – Я прошу прощения. Чертовски глупо получилось. Не понимаю, что на меня нашло.

Сент-Джеймс мог бы улыбнуться. Он мог бы отмахнуться от извинений Линли и рассмеяться, отвергая обидную, но понятную ошибку. Он не сделал ни того, ни другого. Он только посмотрел на Дебору и быстро отвел взгляд.

– Дебора, они очень дорогие? – желая разрядить обстановку, спросила леди Хелен.

– Несколько сотен фунтов.

Дебора отошла к окну и встала к нему спиной, чтобы ее лицо было в тени. Она чувствовала, как кровь стучит у нее в висках, на шее, на щеках, и ей хотелось лишь одного – поплакать.

– Значит, кто-то хочет продать их. Но не в Корнуолле. Во всяком случае, не здесь. Не исключено, что в Бодмине, или Эксетере, или даже в Лондоне. Но сомневаюсь, что ящик, украденный во время обеда, предназначен для продажи. После ареста Джона Пенеллина все очень осложнилось, вы не находите? Все выходили и приходили…

– А не сидели в гостиной, – сказала Дебора.

Она вспомнила о Питере Линли и его злом тосте. Кому, как не Питеру, могло прийти в голову досадить ей? А досадив ей, он досадил и Томми.

Сент-Джеймс посмотрел на часы.

– Отвези Хелен и Дебору на вокзал, – сказал он Линли. – Им все равно нет смысла оставаться тут. Мы попробуем разобраться сами.

– Прекрасно, – отозвалась леди Хелен. – Мне вдруг захотелось вдохнуть лондонский смог.

Она направилась к двери и по дороге коснулась руки Сент-Джеймса, который последовал за ней.

– Саймон, я прошу прощения, – сказал Линли. – Мне нет оправдания.

– Если не считать твоего брата и Пенеллина, усталости и отчаяния. Все в порядке, Томми.

– Ладно. Я чувствую себя дурак дураком.

Сент-Джеймс покачал головой, но лицо у него было несчастное.

– Ничего. Пожалуйста, забудь.

И он вышел из комнаты.