здесь происходит!

Смотритель пытался протестовать, но Цзяо Дай хлопнул его по ушам и скрутил ему руки за спиной. Затем он повернул смотрителя и, дав ему пинка, прикрикнул:

— Веди нас в твою тюрьму!

В левом крыле управы, за пустой казармою для стражи они обнаружили довольно поместительную тюрьму. Видно было, что в камерах уже долгое время никто не сидел, но двери по-прежнему затворялись надежно, а окна были забраны железными решетками.

Цзяо Дай затолкал смотрителя в маленькую камеру и запер дверь.

Судья Ди молвил:

— А теперь поглядим, что творится в зале заседаний и в канцелярии.

Цзяо Дай снова взял в руку бумажный фонарь; без труда отыскали двойные двери зала заседаний. Цзяо Дай толкнул их, и они открылись, скрипя ржавыми петлями.

Перед ними предстало обширное и пустое помещение. Толстый слой пыли и грязи покрывал каменные колонны, на которых держался потолок, паутина заткала стены. Вспугнув откормленную крысу, судья Ди взошел на помост и с печалью посмотрел на выцветшее и рваное красное полотно, которым была накрыта скамья.

Судья подозвал Цзяо Дая, затем обошел скамью и отодвинул складную ширму, прикрывавшую дверь в личный кабинет уездного начальника. Поднялось облако пыли.

Кабинет был пуст, если не считать колченогого стола, кресла со сломанной спинкой и трех деревянных скамеечек.

Цзяо Дай открыл дверь напротив, и оттуда в комнату хлынул затхлый воздух. Вдоль стен архива возвышались стеллажи, на которых стояли зеленые от покрывавшей их плесени кожаные коробки с документами.

Судья Ди покачал головой и пробормотал:

— Архив содержался в прекрасном состоянии.

Он распахнул дверь в коридор и молча вернулся обратно во двор. Цзяо Дай освещал ему путь бумажным фонариком.

Ма Жун и Цзяо Дай заперли всех пленников в тюрьме, в казарме уложили трех мертвецов. Тем временем слуги судьи Ди под присмотром домоправителя разгружали багаж. Домоправитель сообщил судье, что жилые покои в глубине управы пребывают в порядке и чистоте. Бывший начальник оставил их в лучшем виде: полы подметены, мебель починена и вычищена. Повар принялся разводить огонь в очаге.

Судья Ди облегченно вздохнул: по крайней мере семья не останется без пищи и крова.

Тогда он приказал десятнику Хуну и Ма Жуну отправляться отдыхать; оба сыщика раскатали свои циновки в соседней с судейскими покоями комнате. Затем Ди сделал знак Цзяо Даю и Дао Ганю следовать за ним в его неприбранный кабинет.

Дао Гань поставил на стол две зажженные свечи.

Судья Ди осторожно уселся в шаткое кресло. Два его помощника сдули пыль со скамеечек и тоже сели. Судья оперся руками о стол, и на какое-то время воцарилось молчание.

В неверном свете свечей вместе они являли собой удивительное зрелище: все трое в коричневом дорожном платье, рваном и грязном после схватки с разбойниками, а лица казались особенно измученными и осунувшимися.

Затем судья молвил:

— Друзья мои, время позднее, и все мы проголодались и устали. Однако не могу не поговорить с вами о странных вещах, с коими мы здесь столкнулись.

Дао Гань и Цзяо Дай кивнули головами в знак полного согласия.

— В удивительное место попали мы, — продолжил судья Ди. — Предшественник мой прожил здесь три года и оставил нам свои покои в отличном состоянии, однако зал заседаний выглядит так, словно им никогда не пользовались, а всех служителей управы он распустил по домам. И хотя к нему послали гонца с вестью, что я прибуду к вечеру, его превосходительство Гуан покинул управу, не передав мне даже записки, а уездные печати доверил этому прохвосту смотрителю. Другие же чиновники уезда просто не обратили внимания на наш приезд. Как можно объяснить все это?

— Не кажется ли вам, ваша честь, — молвил Цзяо Дай, — что здесь готовят бунт против императорской власти?

Судья Ди покачал головой.

— Нельзя не признать, — сказал он, — что улицы пустынны и лавки заперты в необычно ранний час. Но не видно никаких признаков беспокойства или военных приготовлений. Эти люди на улицах не проявляли враждебности, им просто ни до чего не было дела.

Дао Гань в задумчивости потеребил три длинных волоска, что росли из бородавки на его левой щеке.

— На какое-то время мне показалось, — заметил он, — что эту местность опустошила чума или иная моровая зараза, однако, присмотревшись, я не заметил никаких следов паники, и люди спокойно покупали еду у уличных разносчиков.

Судья Ди вычесал пальцами несколько сухих листьев из своих длинных бакенбард, помолчал немного и сказал:

— Предпочитаю не расспрашивать об этих загадочных обстоятельствах здешнего смотрителя. Судя по его лицу, это законченный мошенник.

В кабинет вошел домоправитель в сопровождении двух слуг, из которых один нес на подносе пиалы с рисом и супом, а другой — большой чайник.

Судья повелел отнести рис и пленникам в тюрьму.

Пищу поглощали в молчании.

Доев наскоро приготовленный рис и испив пиалу чая, Цзяо Дай в глубокой задумчивости теребил усики. Неожиданно он изрек:

— Не могу, господин, не согласиться с Ма Жуном, что напавшие на нас грабители не были настоящими разбойниками. Почему бы нам не спросить у наших пленников, что здесь происходит?

— Великолепная мысль! — воскликнул судья. — Узнайте, кто их предводитель, и доставьте его сюда.

Вскоре Цзяо Дай вернулся, ведя на цепи не кого иного, как того самого бандита, который пытался поразить судью Ди копьем. Судья внимательно оглядел разбойника: это был крепко сложенный человек с простым, открытым лицом. Он скорее походил на мелкого лавочника или ремесленника, чем на разбойника с большой дороги.

Когда тот встал перед столом на колени, судья Ди отрывисто приказал:

— Назови свое имя и занятие!

— Фан мое ничтожное имя, — почтительно ответил вожак. — До недавнего времени был кузнецом в городе Ланьфане, где мой род проживает уже несколько поколений.

— Почему же тогда, — спросил судья Ди, — ты предпочел презренную жизнь грабителя своему древнему и почтенному ремеслу?

Фан опустил голову и молвил печально:

— Виновен в грабеже и в покушении на убийство. Сознаю, что достоин смертного приговора. Сознаюсь в своей неоспоримой и не требующей доказательств вине. Стоит ли вашей чести утруждать себя дальнейшими расспросами?

Глубокое отчаяние звучало в словах Фана. Судья Ди спокойно сказал:

— Я не вынесу приговора, пока не выслушаю всю историю от начала до конца. Говори и отвечай на мои вопросы.

— Я, ничтожный, — начал Фан, — был кузнецом более тридцати лет, унаследовав ремесло от своего отца. Я, и моя жена, и наши дети — сын и две дочери — жили счастливо и спокойно, и чаша с рисом всегда стояла на нашем столе, и свинина гостила на нем не только по праздникам. Счастье улыбалось мне, как я полагал, но в несчастный день люди Цзяня приметили, что мой сын — крепкий юноша, и заставили его поступить к ним на службу.