«Темные» мрачно уставились на Таню.

— Гуня, слабо потрогать ее родинку? Может, она у нее наклеенная? — продолжала подзуживать Гробыня.

Низколобый тяжело двинулся вперед, возвышаясь над самым высоким из «темных» на две головы.

— Че слабо? Не слабо. Ща потрогаю... — гнусаво сказал он, усмехаясь и протягивая на ходу толстый палец. Зубы у него были нечищеные, скверного желто-зеленого оттенка. При этом два клыка значительно выступали вперед. Ванька Валялкин и Баб-Ягун дружно выдвинулись вперед, встав между громилой и Таней.

— Знакомься, это Гуня Гломов — наше тибидохское чудо. Ему четырнадцать лет. Он уже три года просидел в первом классе, и единственное, чему научился, — превращаться в табуретку! — вызывающе произнес Баб-Ягун.

— Нарываешься, Ягун? Умничка! Уже нарвался, — сказал Гуня Гломов и стал тяжело размахиваться. Но тут вперед ни с того ни с сего выскочил Шурасик.

— А я тоже умею драться! — запищал он. — Я вчера прочитал «Самоучитель юного драчуна» и даже знаю, как правильно сжимать кулак! Значит, так: я снимаю очки, и договариваемся о правилах. В лицо не бить, лежачего не пинать, плохими словами не ругаться, при словах «четыре-четыре я на перерыве» драка прекра...

Не дослушав правил, Гуня ухмыльнулся и двинул Шурасика в ухо. Тот кубарем покатился по полу. На Гуню прыгнули Ванька Валялкин с Баб-Ягуном, и все трое покатились по полу.

— Куча мала! — заорал кто-то из «темных», и все ринулись вперед.

Вскоре драка уже была всеобщей. «Белые» и «темные» действовали слаженно. Тане показалось, что они дерутся так не в первый раз. Дрались даже девчонки. Гробыня Склепова, вскарабкавшись с ногами на стол, руководила потасовкой.

Шурасик сел на полу и, встряхнув головой, стал перелистывать маленький синий блокнотик.

— Не дали мне очков снять, ну я вам покажу! — мстительно забубнил он. — Топтакли-лягакли!

При этих словах калоши сорвались у него с ног и, пиная всех без разбору, кинулись в самую гущу. Одна из калош пнула Гробыню, и та ласточкой слетела со стола. А калоши, посеяв панику среди «темных», обрушились уже и на «светлых».

— Шурасик, ты что, спятил? Нас-то за что? — испуганно крикнула Дуся Пупсикова.

— Ничего не могу поделать. Это такое общее всепинательное заклинание. Его невозможно точно настроить, — пробубнил Шурасик и тотчас сам бросился на четвереньках спасаться от настигавшей его калоши.

Неожиданно дверь класса хлопнула. В класс не то вошла, не то вкатилась маленькая кругленькая дама с челкой на глазах, как у пони. На носу у нее были очки с толстыми стеклами, а в руках она держала ехидно хихикающий журнал.

— Шухер! Зубодериха! — прошипела Гробыня и слезла с парты, одновременно с самым невинным видом улыбаясь учительнице.

Калоши, обгоняя друг друга, ринулись было в атаку на вновь вошедшую, но Зубодериха выбросила из перстня две красные искры, превратившие их в оплавленные кусочки резины. Сообразив, что остался босиком, Шурасик удрученно шмыгнул носом. Драка мигом прекратилась, и все кинулись по своим местам. Таня заметила, что у Баб-Ягуна распух нос, а у Ваньки рассечена губа. Зато и Гуня Гломов, украшенный парой фонарей, явно не годился для журнальной обложки. Впрочем, он и до драки для нее не годился, если, конечно, это не был спецжурнал для вурдалаков.

— Прылесно! Прылесно! — раскатисто произнесла дама. — Снова драка? Из-за чего на этот раз?

— Из-за нее, из-за новенькой! Она сказала, что вы глупая, а ваши уроки кошмарные! — наябедничала Гробыня Склепова, показывая пальцем на Таню.

Таня хотела было возразить, но решила, что правильнее будет промолчать. Зубодериха повернулась и зорко посмотрела на новенькую сквозь очки. Сложно было определить, поверила ли она Гробыне или нет.

— Чудненько, — сказала она. — Чудненько. А теперь начнем. Не стоит терять ни минуты... Вначале, как всегда, небольшая проверка.

Зубодериха подкинула в воздух журнал, и тот отметил всех присутствующих. Таня едва успевала следить, как мелькает ручка. Затем журнал стал последовательно облетать учеников, на несколько секунд неподвижно зависая над головой каждого.

— Домашку проверяет, — шепнул Вайька Валялкин. Голос у него звучал обеспокоенно, похоже, с домашним заданием у него было не все благополучно.

От журнала, вероятно, ничто не могло укрыться. Баб-Ягуну он дал легкого тумака, Валялкину тоже тумака, посильнее, Дусю Пупсикову ласково погладил по волосам, мимо Гробыни скользнул без всякого интереса, зато Гуне Гломову так врезал но затылку, что у того глаза собрались в кучку. Видно, третьегодник порядком уже надоел журналу своей тупостью. Когда дошла очередь до Тани, он задержался над ее головой особенно долго, будто находясь в замешательстве. Таня испугалась, что он тоже стукнет ее по макушке — ведь она ровным счетом ничего не знала, да и вообще в первый раз была на уроке. Но журнал не стал этого делать. Вместо этого ручка быстро чиркнула несколько строк, и журнал перелетел в руки к Зубодерихе.

Та прочитала запись и, как показалось Тане, с особым интересом взглянула на нее еще раз. Девочка дорого бы дала, чтобы прочесть то, что про нее написали, но журнал уже захлопнулся, и к тому же еще закрылся на две медные застежки.

— А теперь практика! Гыгли мыгли карадыгли! — бодро сказала Зубодериха и, решительно сняв очки с толстыми стеклами, строго зыркнула на класс.

Тотчас треть учеников попадала на пол с жуткой резью в животе, другие, в том числе и Таня, позеленели, как лягушки, и опухли, а оставшиеся принялись икать с такой ужасающей частотой, что головы у них только успевали подскакивать.

— Отлично, — кивнула Зубодериха. — Как видите, я применила простенькие, но эффективные сглазы, с которыми вам еще предстоит столкнуться в жизни, а раз так, то ищите теперь способ, как их побороть... А я пока почитаю Горация в подлиннике... Сегодня ночью я совершенно не могла отдохнуть. Поклеп расставлял в подземелье циклопов, а они так жутко топают...

И, достав маленькую книжечку, Зубодериха углубилась в чтение.

Стараясь не смотреть на свои кошмарно зеленые, чешущиеся руки, Таня огляделась. Баб-Ягун, держась за живот, торопливо шептал непонятные слова. Шурасик, подпрыгивая от иканий, безуспешно листал свой блокнотик. Гробыня Склепова, такая же зеленая, как Таня, выпускала из кольца одну красную искру за другой. Впрочем, цвет самой Гробыни от этого нисколько не менялся.

По истечении часа Зубодериха с сожалением заложила книгу сушеным крылом летучей мыши и захлопнула ее.

— Ну, как у нас дела? О, я вижу, что никак... Плохо, милые, плохо. Вот вы, — Зубодериха показала на катавшихся по полу с резью в животе, — должны были сказать: «Штушус коротышус». Помогло? Самим надо было думать! Вы, позеленевшие, должны были произнести: «Кызютбампльшуму». А вам, икальщики, надо было, встав на голову, громко крикнуть «Фебрытбъ!». Уверена, на будущее вы это запомните. До встречи через три дня... Уверена, Шурасик, ты не станешь больше применять против икания морозильное заклинание... Видишь, к чему это привело? Донесите кто-нибудь эту глыбу до магпункта. Я попрошу Ягге ее разморозить.

— Бедный Шурасик! — сказала Таня, наблюдая, как Баб-Ягун, Ванька и еще двое ребят из «белых» волокут ледяную глыбу в магпункт. Именно так, а вовсе не «медпункт» было написано на указателе.

— Он не только бедный, он еще и жутко тяжелый, — пропыхтел худенький Валялкин. — Знаешь, как Шурасик оказался в Тибидохсе? Он учился в школе на одни пятерки, просто патологический отличник, а тут одна училка поставила ему двойку. Из-за ерунды: то ли тетрадь не ту принес, то ли какой-то вопрос прослушал. Шурасика эта первая в жизни двойка так потрясла, что его дневник сам собой вдруг вспыхнул, а у этой училки немедленно выросло на голове семнадцать грибов-мухоморов... До сих пор, кстати, остались.