дальше, предпочел снова отправить сверток в подвал.
Они устроились на двух стульях, занимавших единственное свободное от книг пространство.
— Бюст статуи с песьей головой, который вы, как утверждаете, разглядели — это, бесспорно, египетский бог Анубис. Он был покровителем бальзамировщиков и — вместе с Осирисом — судьей в загробном мире. Скорее всего мы имеем дело с подпольной торговлей фальшивыми древностями. Представляете, Жозеф, увлечение древнеегипетскими предметами искусства сейчас чрезвычайно велико. Частные коллекционеры и работники музеев буквально с ума посходили. Соответственно, увеличилось число расхитителей гробниц и изготовителей фальшивых реликвий.
— Вам бы пришло в голову купить разлагающуюся руку и держать ее в гостиной?
— Мне — нет, а любителям древностей — да. Незаконная торговля мумиями процветает. Спрос превышает предложение. Порой умельцы бальзамируют свежий труп, обматывают бинтами и, снабдив подлинными украшениями, продают покупателю за очень большие деньги. Размах некоторых афер поражает воображение. Владелец одной из таких мумий обнаружил, что брюшная полость его приобретения набита газетной бумагой, а точнее, номерами «Таймс».
— Идеальный способ усвоить язык Байрона!
— В 1892 году в Берлинском королевском музее была выставлена целая когорта египетских царей и цариц самых древних династий. Многие из их величеств сохранились столь хорошо, что их прекрасный цвет лица вызвал подозрения знатоков. В результате они установили, что семнадцать мумий поддельные. Они были изготовлены в Александрии изобретательными, но не слишком порядочными египтологами.
— Ну, если уж и ученым нельзя доверять… Ну а что с нашей рукой?
— Она принадлежит обезьяне.
— Мы ведь не будем продолжать лезть из кожи вон ради шимпанзе или уистити! Зря я согласился положить наш трофей в мамину добротную хозяйственную сумку! Только вещь испортил.
— Мадам Пийот не покончила с собой, ее убили. Альфонс Баллю исчез. Жан-Батист Бренгар — тоже. А тут еще торговля мумиями, которая может привести к эпидемии сибирской язвы. Неужели вам все это безразлично?
— Но по большому счету мы по-прежнему ничего не знаем. Я запишу в свой блокнот то, что вам рассказал профессор, но меня это мало интересует.
Виктор вздохнул, готовый признать поражение. Упавший духом Жозеф схватил блокнот. Тоненькая ленточка зеленого бархата служила ему закладкой.
— Смотри-ка, а о нем-то я и забыл! Я нашел это рядом с пуговицей от формы.
— Кто угодно мог потерять. Архангел рассказывал, что в том доме частенько играют дети.
— Это улика или нет?
— Сдаюсь, положите ее к остальным предметам и держите наготове. Я устал. Думаю, велосипедная прогулка проветрит мне голову.
Виктор оставил велосипед на попечение консьержки, сидевшей верхом на табурете перед плитой, где на медленном огне томилась свинина. Девятиэтажное здание, в котором поселился Ганс Рихтер, долгое время считалось самым высоким в столице. Две узкие слабоосвещенные аллеи, начинающиеся на улице Валуа, тянулись до улицы Бонзанфан и объединялись в темный проход, заканчивавшийся лестницей, которая вела в другие закоулки. Двойная лестница была разделена перилами, так что те, кто поднимался, никогда не сталкивались со спускающимися. Виктор торопился, убежденный, что удача не может сопутствовать ему дважды и что если он застал мсье Мандоля в его жилище, маловероятно, что так выйдет и со скульптором.
Он едва не заблудился в лабиринте коридоров, но ему повезло: пышная дама с восхитительным декольте подсказала ему, куда идти. Наконец Виктор постучал в нужную дверь, та отворилась, и он увидел человека, которого, как он помнил, не так давно уже встречал в своей книжной лавке.
— Мсье Легри, чем обязан… Входите же и простите мой вид, я поздно лег.
Ступая за хозяином, одетым в домашний халат, Виктор пробирался среди статуй из бронзы и обожженной глины, изображавших, в своем большинстве, обнаженных женщин. Они быстро подошли к крошечному столику, на котором стояла плитка и куча грязной посуды.
— Кофе? — предложил Ганс.
— Нет, спасибо. Я буду краток. Моя супруга запрещает вам преследовать ее.
— Не понимаю, Таша боится меня или своих собственных порывов?
— Я был бы вам признателен, если бы вы взяли назад эти непристойные слова, — ответил Виктор, у которого непроизвольно сжались кулаки.
— Я приму во внимание вашу просьбу. Пусть Таша не беспокоится, я больше не буду настаивать на встрече. Она принадлежит вам, постарайтесь быть достойным ее и способным ее удержать. Эта бабочка порхает там, где ей вздумается.
— Да как вы смеете?!
Ганс принял оборонительную позицию, но на его лице вызывающее выражение мешалось с беспокойством. Виктор же не двинулся с места, не зная, как следует начать драку. Ударить в подбородок? В нос? В низ живота? Он представил себя зрителем, оценил нелепость ситуации и порекомендовал Виктору- боксеру сдаться. Его руки опустились.
— Я не собираюсь опускаться до драки, потому что доверяю своей жене.
— Браво, вы благородны! Если только это не свидетельство трусости.
Ганс даже сделал какой-то выпад, хотя на самом деле не был расположен к драке. Виктор был ему чем-то симпатичен. А что касается Таша, лучше временно от нее отказаться, чем рисковать получить фингал.
Он протянул Виктору руку:
— Оставим этот разговор, мсье Легри, не буду вас провожать. Прощайте, и лучше нам больше не встречаться.
На выходе Виктор резко обернулся и бросил:
— Ваше общество было мне куда приятнее, когда вы нанесли визит в нашу лавку, чтобы приобрести книги по истории искусства. Мой компаньон, который любит придумывать пословицы, сказал бы: маска украшает фата.
Отблагодарив консьержку чаевыми, Виктор сел на велосипед. Он ехал, не останавливаясь, вдоль Пети-Шам, замедлив ход лишь на улице Вольне. Он остановился там перед фасадом художественно- литературного кружка, чтобы полюбоваться фризом, который тянулся под карнизом второго этажа. Он был членом этого клуба в то время, когда встречался с Одеттой Валуа. Здесь он наводил справки о выходе книг и писал письма в роскошном зале корреспонденции. Слуги в коротких штанах сколь угодно наполняли его тарелку и бокал, а один раз в год у него была привилегия посетить новую театральную постановку.
Одетта… Тогда он был другим человеком — ветреным, светским. Любовь к Таша совершенно изменила его.
Он выехал на бульвары. Торговцы хрусталем, сапожники, ювелиры, лавки с безделушками, отели и рестораны зазывали покупателей. Пользуясь солнечным деньком, господа потягивали вермут на террасе кафе, дамы беседовали под каштанами и там же женщина, одетая в черное, сдавала стулья напрокат.
Его внимание привлек салон цирюльника, обитый ярко-желтыми панелями. Под вывеской находилась любопытная картинка: из прядей прямых, вьющихся и кудрявых волос всевозможных оттенков хозяин парикмахерской собрал изображение процессии жрецов перед египетской пирамидой. «Буквально все ведет меня в Египет», — сказал себе Виктор и вдруг увидел витрину парфюмерного магазина. Он попросил лакея в красном пиджаке присмотреть за своим транспортным средством, намереваясь купить бензойной смолы для Таша. Этот подарок смягчит неприятное впечатление, которое оставила у него в душе встреча с Гансом Рихтером.
Он прохаживался между прилавками, где женщины в мехах подставляли продавщицам запястья, а затем вдыхали аромат, который должен был превзойти запах лилий и роз. Он пренебрег новинками от
