ужин.
— Думаю, мы дождемся Жозефа, но ребенка можно уже покормить, — ответила Эфросинья. — Кушай, радость моя, и отправляйся смотреть интересные сны!
Дафнэ вопросительно взглянула на нее:
— Закрыть глазки и смотреть?
— Ну разве не умница! Она у нас сообразительная, как все Курлак и Пиньо, — восхитилась Эфросинья.
— Вы поужинаете с нами, мадам Баллю? — предложила Айрис, усаживая дочь на колени.
— Ах нет, спасибо, вдруг он даст о себе знать… Я ведь ушла, даже не предупредив Лулу, на меня это совсем не похоже!
— Иисус-Мария-Иосиф! — вздохнула Эфросинья, подливая себе вина.
— Вы о ком говорите?
— О кузене мадам Баллю, который работает в военном министерстве. Он пропал.
— Я уверена, этому найдется объяснение, и он рано или поздно объявится, — сказала Айрис.
— Вашими бы устами… Я просила мсье Легри о помощи, но мне кажется, он не воспринял это всерьез. А вы говорили с Жозефом? — повернулась к Эфросинье мадам Баллю.
Та кивнула.
— Если ваш кузен не подает признаков жизни… Простите за нескромный вопрос, мадам Баллю, но, возможно, у него есть подруга? — отважилась спросить Айрис.
— И не одна! — рявкнула консьержка. — В этом деле Альфонс просто чемпион! Только я никак не пойму, чем могла привлечь его женщина, которая годится ему в матери! Еще подцепит от нее гонорею!
— Мишлен, замолчите! — проворчала Эфросинья, прикрывая ладонями уши Дафнэ.
Консьержка громко высморкалась.
— Простите меня. Подумать только, я стираю ему белье, крахмалю воротнички, делаю запеканки. А что мне теперь делать с его мундиром?
— Может, отнести ему? — раздался мужской голос, и все три женщины вздрогнули, а Дафнэ закричала:
— Папа!
— Ты надел тапочки, котик мой? Я натерла полы.
Жозефа возмутило упоминание о таких глупостях, как тапочки и полы.
— Вы знаете его адрес? — обратился он к мадам Баллю.
— Да, пансион Симоне, улица Виоле 37, Гренель.
— Хорошо, мадам Баллю, даю вам слово, как только у меня появится немного свободного времени, я отправлюсь туда и все выясню!
Мадам Баллю рассыпалась в благодарностях и ушла, Эфросинья отправилась за тапочками, Айрис увела Дафнэ спать, а Жозеф, оставшись один, задумался о том, как бы ему получить завтра выходной.
«До вечера придется поработать, учитывая, что в субботу Виктор будет в разъездах, а Кэндзи уедет к своей возлюбленной… Значит, мне следует посетить сначала улицу Корвизар, а потом — Виоле… Не слишком ли это будет для одного дня?..»
Плавучую прачечную у Нового моста, искореженную в прошлом году ураганом, кое-как починили, и прачки снова отстирывали там белье. Неблагодарный труд! Роза Варле поняла это с самого начала, когда в середине лета нанялась в помощницы к гладильщице с улицы Пуллетье. С шести утра до поздней ночи мальчишка-подручный носил ей от хозяйки тонкое, среднее и грубое белье, которое приходилось сортировать, замачивать, намыливать, тереть, выжимать и складывать. Брюки, носовые платки, рубашки, простыни и полотенца она тщательно пересчитывала из опасения, что что-нибудь потеряется. Роза платила сорок сантимов за место в прачечной, пять сантимов за ведро, куда складывала выстиранное белье, а еще за аренду помещения для просушки — все это обходилось ей в сорок пять сантимов, а она зарабатывала три франка в день. Она знала, что к сорока годам превратится в развалину, ее будет мучить варикоз, и скорее всего она станет прикладываться к бутылке. Это произойдет, конечно, еще не скоро, однако, когда торчишь то у раскаленного котла, то на ветру у реки, рискуешь получить воспаление легких.
И все же Роза дорожила своей работой. Она нередко наблюдала потасовки между товарками, и старалась вести себя тише воды ниже травы, не поддаваясь искушению выпить абсента. А когда ей поручали отнести тюк чистого белья какому-нибудь холостяку, никогда не отвечала на заигрывания.
Зато ей нравилось танцевать, и она позволяла себе пропустить рюмочку абсента в субботу вечером с подругой Роландой. Именно там она в прошлом месяце танцевала с мужчиной, который ей настолько понравился, что она дала ему свой адрес. С тех пор каждый раз, возвращаясь домой на набережную Анжу 13, где снимала мансарду, Роза мечтала увидеть у подножия лестницы его широкоплечую фигуру. Не то чтобы она питала какие-то надежды, ей ведь уже приходилось слышать заверения в любви, а потом горько плакать, проснувшись в одиночестве в измятой постели. Да и мать ее ругала:
— Хорошо еще, что ты в подоле не принесла! Даю руку на отсечение, в Париже такая недотепа окажется в чьей-нибудь постели быстрее, чем любая уличная девка. Но учти, мы с отцом тебе такого не простим!
В сумерках остров Сен-Луи с его маленькими лавками, плохо освещенными пустынными улицами и окна со ставнями напоминал Розе родной город.
Она постояла немного, заглядевшись на судно, медленно двигавшееся к порту Берси. Будь у нее деньги, она зашла бы в таверну «Встреча моряков» и заказала мясные биточки и пирожок с рисом. А если бы повезло, могла бы завлечь какого-нибудь мужчину, и тот бы ее угостил. Она готова была лечь с кем- нибудь в постель, но при условии, что не придется сожалеть о последствиях.
Газовые фонари на мосту Марии отражались в черной воде. Розе нравились строгие и изящные арки, преданно охранявшие ее, покуда она стирала внизу белье. Ее взгляд упал на порт Сен-Поль, откуда мигали огромные глаза барж. Она уже хотела пересечь мощеный двор своего дома, когда кто-то преградил ей путь. Роза испуганно отпрянула.
— Не бойтесь, это всего лишь я. Вот наконец решился прийти. Меня подвела модель, она не пришла. Мне стало так одиноко…
— Архангел! — радостно прошептала Роза.
Глава тринадцатая
При виде каждого снимка у него начинало быстрее биться сердце. Он погружал в ванночку с проявителем девственно-чистый лист, и начиналась магия: там, где секунду назад не было ничего, проступали темные пятнышки: одно, другое, третье… Они увеличивались, сливались друг с другом и наконец превращались в изображение — причем довольно часто оно сильно отличалось от той картинки, которую Виктор видел в видоискатель фотоаппарата, нажимая на спуск. Сейчас он наблюдал, как появилась лежащая Таша, обнаженная, небрежно положившая руку на лобок, похожая на чувственную и целомудренную «Олимпию» Мане. На ее лице читалась чуть насмешливая улыбка, головой она опиралась на левую руку (которая вышла чуть размытой), и Виктору казалось, что Таша вот-вот кивнет ему, приглашая подойти поближе.
Почему из всех женщин он выбрал эту? Да, она красива, а их тела, соединяясь, испытывают неистовое блаженство. Но для него было немыслимо представить страсть как «контакт двух эпидермисов», как описал ее Шамфор.[80] Из какой загадочной алхимии она возникала?
В памяти всплыли странные слова, переписанные из миниатюрной книжечки Александрины Пийот. Какая-то формула, предположил профессор Мандоль. Лекарство? Мазь? Эликсир молодости? Наркотик? Он
