Жермен, пришлось идти пешком… Что случилось? У тебя неприятности? Твое письмо меня напугало, ведь сегодня еще только четверг!

— Знаю, — прошептал Кэндзи. — Я больше не мог ждать, так соскучился…

Он с трудом перенес разлуку с Джиной, которая почти всю прошлую зиму провела в Кракове у своей старшей дочери Руфи и новорожденного внука Маркуса. «Неужели я стал сентиментален, — спрашивал себя Кэндзи, — оттого, что от меня съехали Айрис, Жозеф и Дафнэ?» Теперь в его полном распоряжении были две квартиры, и он мог позволить себе принимать Джину гораздо чаще, и каждый раз набрасывался на нее, как голодный на еду.

Он даже приобрел широкую двуспальную кровать, но оставил все по-прежнему в своей аскетической спальне, где на дощатом настиле лежали лишь циновка, деревянный валик вместо подушки и тонкое хлопчатобумажное одеяло. Он спал там, когда был дома один, чтобы оставаться в форме.

Джина не решалась показываться с Кэндзи на людях. Конечно, она знала, что близкие догадались о том, что происходит между ней и Кэндзи, и не стыдилась этого, но ей не хотелось обыденной семейной жизни. Она уже познала ее со своим мужем Пинхасом, который жил теперь в Нью-Йорке. Сознание того, что она снова желанна, воодушевляло ее всю неделю и помогало забыть о том, что ей далеко за сорок.

— Твоя экономка дома?

— Я дал ей выходной.

Кэндзи нанял экономку в апреле, он отдыхал от деспотичной Эфросиньи. Мели Беллак рекомендовала ему тетушка мсье Шодре, аптекаря с улицы Жакоб. Шестидесятилетняя вдова родом из Брив-ля-Гейард оказалась скромной и работящей. Правда, у нее была привычка постоянно напевать:

Песенка оказалась привязчивая, и Кэндзи часто пел ее Дафнэ, когда приходил ужинать на улицу Сены. Он так привык к лимузенскому диалекту, что иногда в разговоре путал гласные звуки, чем вызывал удивление клиентов и насмешки Жозефа.

Еще одним недостатком новой экономки, с точки зрения Кэндзи, было увлечение блюдами из картофеля, яиц и фарша — вкусными, но слишком тяжелыми для него.

Однако во всем остальном он был доволен Мели — краснощекая, с черными виноградинами глаз и носом картошкой, в чистеньком светло-сером платье, она всегда была весела и приветлива.

— В таком случае, раз уж мы тут одни, я бы хотела принять ванну, — сказала Джина и, прежде чем он успел ответить, высвободилась из его объятий и поднялась по винтовой лестнице.

Ванная располагалась в дальнем конце квартиры. Джина постояла перед зеркалом, любуясь своим нарядом, который Кэндзи подарил ей в начале весны: темносиним барежевым [26] платьем с высоким воротником, вельветовым палевым жакетом и серой бархатной шляпкой, украшенной жемчугом.

«Ты уже не в том возрасте, чтобы вертеться перед зеркалом, — сказала она себе. — Хотя у Таша еще нет детей, младшая дочь уже сделала тебя бабушкой!»

Она пустила воду и начала раздеваться, стараясь не смотреть на фотографию, стоявшую на мраморной полке. На ней была изображена молодая брюнетка и очень похожий на нее мальчик лет двенадцати. Подпись гласила: «Дафнэ и Виктор. Лондон, 1872 год».

Джина ревновала Кэндзи к этой Дафнэ, и тот факт, что соперницы давно уже нет в живых, ничего в ее чувствах не менял.

«Мог бы и убрать отсюда это фото», — подумала она.

— Можно посмотреть, как ты раздеваешься? — раздалось у нее за спиной.

Джина вздрогнула и смущенно прикрыла грудь нижней юбкой, которую только что сняла.

— Надеешься увидеть что-то вроде «Невинных забав инфанты»? Вряд ли я могу составить конкуренцию знаменитой Фьямметте…[27] У меня не хватает смелости выставлять свое тело напоказ!

— Забудь о ней! — сказал Кэндзи и сам стал ее раздевать. Правда, задача оказалась сложнее, чем он предполагал. В конце концов Джине пришлось прийти ему на помощь, и вот наконец последние предметы туалета скользнули на пол.

— Вода сейчас польется через край! — спохватился Кэндзи. — Какое мыло ты предпочитаешь, лавандовое или жасминовое?

— Постой-постой! Думаешь так легко отделаться? Теперь моя очередь.

До поездки в Краков собственная смелость шокировала бы Джину, но из Польши она вернулась свободной от предрассудков. По пути в Париж, в поезде, какой-то усатый господин бросал на нее красноречивые взгляды, а на перроне ее ждали пылкие объятия Кэндзи. И если у нее иногда и случались приступы стыдливости, ей уже не сложно было их побороть.

Она стянула с Кэндзи пиджак и расстегнула рубашку. Он сам снял остальное, и они вместе шагнули в воду. Постояли немного, держась за руки и любуясь друг другом. Потом их тела переплелись, и у Кэндзи вдруг промелькнула неуместная мысль о том, что после таких водных упражнений он бы с аппетитом съел булигу[28] Мели Беллак.