стране власть может позволить себе действовать подобными методами, то дело пахнет керосином.
– Вам многие возразят: против Ходорковского выдвинуты очень серьезные обвинения.
– Да дьявол с ними, с обвинениями! Я говорю о методах, которыми пользуется власть. Неважно, по отношению к кому – Ходорковскому, Иванову, Петрову, Сидорову, Рабиновичу, кому угодно.
– Но ведь очень многие люди рукоплещут тому, что с олигархами обходятся так сурово.
– Вот именно это и плохо. Не моя фраза – это слова Виктора Пелевина: антироссийский заговор существует, и в нем участвует российский народ. От себя я добавил бы: и у него есть руководители. И еще, когда мне говорят, что простые люди довольны происходящим, я вспоминаю одно двустишие начала века – Максимилиана Волошина: 'Вчерашний раб, уставший от свободы, взалкавши, требует цепей'.
– И как из этой ситуации выходить?
– Не знаю. Вот я до самого последнего времени с молодежью работал, стипендии давал студентам, создал фонд 'Династия' для поддержки фундаментальной науки, физиков-теоретиков, математиков. Я хотел, чтобы молодые талантливые люди не уезжали за границу, чтобы они оставались работать здесь, в России. А теперь у меня пропали аргументы. Вот Ходорковский не хотел отсюда уезжать. Он никакого запасного аэродрома не создал. У него здесь и жена, и дети, и отец, и мать. Он весь был здесь! А теперь на его примере все талантливые, амбициозные, умные, активные, порядочные люди увидят, что в этой стране им дороги нет.
Я еще раз говорю: я до последнего времени был оптимистом. Тратил личное состояние на благотворительные программы. А теперь всерьез задумываюсь: а не впустую ли все это? Может, это безнравственно – призывать молодых оставаться жить в России? На что я их обрекаю? На Басманный суд? Я врагу своему не пожелаю очутиться в Басманном суде.
– Вам не кажется, что лидеры нашего бизнеса во многом сами виноваты? Не расплачиваются ли они за то, что не возвысили голоса раньше?
– Я не виню тех коллег по бизнес-сообществу, кто был осторожен в словах. Если бы я по-прежнему оставался хозяином 'Вымпелкома', если бы за мной стояли десять миллионов абонентов 'БиЛайна', 15 тысяч сотрудников компании и членов их семей, я бы, наверное, тоже не смог позволить себе роскошь выступать с жесткими речами в адрес властей. Поэтому-то я и говорю, что субботнее заявление очень смелое.
Вообще-то я и раньше подозревал, что творится что-то неладное. Когда НТВ громили, когда ТВ-6 громили. Но тогда какие-то были иллюзии. Ладно, думал я, все дело в личном отношении Путина к Гусинскому... Ах, как же я не мог понять тогда, что дело не в Гусинском, дело в методах, которыми действуют власти. А сейчас плакать хочется. В конце своего жизненного пути... Знаете, что написал еще один хороший поэт – Борис Чичибабин?
Глава 2. Вернусь к фотографиям детства…
Я увлекся фотографией в классе пятом. Первым моим фотоаппаратом был «Фотокор». Вот он, на снимке в зеркало. Да-да, наводка на резкость по матовому стеклу, стеклянные пластинки, металлические кассеты на одну пластинку, съемка, как правило, со штатива, ванночки для проявления при красном свете, контактная печать. Вскорости мама частично вняла моему нытью о реализации мечты – «ФЭД и велосипед». Сперва появился купленный в комиссионке довоенный ФЭД, с которым я потом не расставался много лет. Мне было тогда известно лишь одно место в Москве, где можно купить пластинки, пленку, фотобумагу и реактивы, – «Военторг» на Воздвиженке. Однако туда пускали только по каким-то пропускам. Впрочем, не очень долгое упрашивание недалеко от
Вот один из немногих сохранившихся снимков тех детских лет. Это 1946 год, пионерлагерь вблизи станции «Заветы Ильича». Моя рожица – единственная во втором ряду. Остальные ребята – кто из старших отрядов, а кто и пионервожатые. Помнится, что кое-кто из них уже покуривал. Кажется, и я тогда впервые попробовал и вскоре после этого закурил всерьез, а бросил, когда мне было уже за семьдесят. Это снимок запечатленные на нем ребята никогда не видели. Вот, публикую его сейчас, когда прошло более 60 лет.
А вот некоторые школьные фотографии.
Верхние снимки сделаны в 1947 году мною, семиклассником, во дворе 61-й школы. Это в Плотниковом переулке, почти напротив начала Кривоарбатского. Сейчас там, кажется, детский сад. Школа была, разумеется, мужская и почему-то семилетка. Заметная часть нашего седьмого класса (вот он, на снимке) перешла в восьмой класс 59-й школы, которая и по сей день живет и, надеюсь, здравствует в Староконюшенном переулке. (Ловлю себя на мысли, что мне приятно даже произносить названия арбатских переулков.)
На групповом снимке среди школьников нашего класса замечательный педагог – учительница истории Августа Ефимовна Лежава. Спустя много лет ее упоминает в своей книге известный актер театра «Современник», а тогда – наш одноклассник Игорь Кваша. На фото он через одного от учительницы, третий справа.
Мужчина в гимнастерке на снимке, сделанном во дворе школы, – наш учитель математики Борис Дмитриевич Демидов (Диамидов?). Мы его любили. Фронтовик. Не стеснялся, хотя редко и лишь сильно разозлившись, отвесить крепкую оплеуху или взять кого-то из нас за шкирку и швырнуть в дверь, которую приходилось открывать своим лбом или чем придется. Я, в виду моих скромных массо-габаритных характеристик, был удобен для таких процедур и в шестом классе был однажды воспитуем таким образом. Наказание запомнилось. В целом, как справедливое, а вот за что – забылось.
В седьмом классе наказания стали более цивилизованными, но какими-то более обидными. Входя в класс, Борис Дмитриевич скучным, спокойным голосом произносил: «Зимин за дверь, Стариков в угол, здрасте, садитесь». И так несколько (!) дней подряд. Такое наказание делалось не в порыве гнева, а как-то заранее, обдуманно. Наверное, поэтому воспринималось более болезненно, чем данная сгоряча оплеуха. На
