Вечером Коля Чёрный сказал: “Если мне думать о вершине, то завтра надо спускаться”. У него совсем пропал голос, хотя общее самочувствие нормальное. Полночи с кислородом не принесли облегчения, и утром он пошёл вниз.
А мы должны были поднять как можно больше груза в третий лагерь и попробовать обработать дорогу до четвёртого. В этот момент все участники экспедиции были уверены, что самый сложный кусок маршрута уже пройден, что после 8000 окажется сравнительно простой ступенчатый гребень с невысокими стенками. Поэтому, оставшись без Коли, мы всё-таки надеялись выполнить план втроём.
12 апреля. Вышел в 11.00, минут через двадцать — Вовик, в 12.00 — Эдик. Все взяли по десять килограммов общественного груза. Несли много личных вещей, чтобы оставить их в третьем лагере для восхождения. В 16.10 я был в лагере-3 и занялся улучшением площадки. Палатка встала великолепно, можно ночевать даже вчетвером. За работой незаметно пролетели два часа. Никого из ребят не было. В конце вечерней связи я попросил Казбека, который только что пришёл на 6500, посмотреть в бинокль — не видно ли моих партнёров. Он долго не мог никого обнаружить на стене, тем более что наступили сумерки. Вдруг сообщает, что Шопин пришёл к нам. Я был поражён. Вместо 7800 он оказался на 6500. Потом я узнал подробности. Володя, пройдя пять верёвок, почувствовал себя не очень хорошо: его беспокоила непроходящая боль в левом подреберье. Решил спускаться.
Так мы остались вдвоём с Эдиком. Группа раскололась, причём, как оказалось, окончательно. Этот внешне незначительный эпизод имел далеко идущие последствия для хода всей экспедиции, а особенно для Володи и Коли. Тогда Володя не знал всего, что произойдёт, но чувствовал: исход может быть печальным. Он даже сказал об этом Эдику при встрече. Но, понимая всё, он не мог ничего поделать: во- первых, были сильно подморожены ноги, во-вторых, он вдруг ощутил страшную слабость. Слишком тяжёлая работа выпала на нашу долю, а Володя не привык жалеть себя и надорвался. Ещё утром я заметил какую-то вялость в его движениях, рассеянность внимания. Видимо, он почувствовал неладное, но надеялся, что обойдётся.
Они разошлись с Эдиком на перилах, и Мысловский проследил, как больной Володя спустился до палаток 7350. Сам Эдик тоже не летел по перилам, а шёл уже с кислородом.
13 апреля. Мы с Эдиком вышли из лагеря-3 в 10.00, имея восемь верёвок, массу железа и полную уверенность, что всё это развесим на маршруте. Опять было невероятно холодно. Надели всё, что было, включая пуховые штаны, но ничего не согревало. Между прочим, работа на этой высоте тоже не согревает, а наоборот — отнимает тепло. Не хватает кислорода, чтобы развить необходимую мощность для согревания мышц. Останавливаешься через каждые несколько шагов, чтобы отдышаться, и продолжаешь мёрзнуть дальше.
Только пройдя почти три верёвки и заглянув в кулуар Боннингтона, ощутили потепление. Та сторона нашего ребра имеет юго-восточную ориентацию и прогревается раньше. Однако нет ни малейшего желания снять пуховку или пуховые брюки. В какой-то момент приморозил палец на руке.
Шли очень медленно. Всё покрыто свежим снегом— не видно, за что браться, куда становиться, куда бить крюк, что “живое”, что надёжное. Очень холодно — рукавицы не снимешь. Для работы первым в связке десятикилограммовый рюкзак слишком тяжёл, да и высота как-никак 7800—8000.
При подходе к 8000 общая крутизна маршрута стала заметно возрастать. Одна за другой возникали сложные стенки, требующие серьёзной работы. В середине четвёртой верёвки требовалось решиться и сделать несколько трудных шагов по заглаженным “бараньим лбам”. Я оглянулся посмотреть, насколько надёжна страховка. Эдик сидел ко мне спиной, подняв капюшон, и, видимо, спал. Верёвка свободно шла ко мне у него из-под мышки. Мелкие комки снега, которые я сбрасывал, очищая зацепки, падали на его спину, но не могли нарушить его покой. Мне стало не по себе. Как будто, на две трети перепилив сук, я вдруг обнаружил, что сам на нём сижу. Приспустился, забил крюк и пошёл в технике одиночного хождения.
К 16 часам у нас ещё оставались свободными пять верёвок, но Эдик заговорил о возвращении, хотя планировали работать до 17 часов. Конечно, час больше, час меньше — сейчас ничего не решит. Однако я остался и ещё с часик побарахтался, пока наконец не потерял рукавицу. Меня мгновенно охватило отчаяние, потому Что в этих условиях оказаться без рукавицы — всё равно что остаться без руки. К счастью, в карманах пуховки завалялись верхонки, которые Коля дал мне ещё в базовом лагере. Я решил оставить попытки в одиночку влезть на гребешок, хотя был близок к этому. Спускаясь, увидел свою потерю в тридцати метрах ниже перил, но бросать туда верёвку, спускаться, а потом лезть по стене без зажима мне уже не хотелось.
Не хотелось мне и выходить на связь в 18.00 на этом жутком морозе. До палатки добрался около 18.30 (Эдик — к 18.00). Извинились перед базой, которая ещё раз настоятельно напомнила, что завтра спуск. Уговаривать нас не было нужды. Эдик ещё одну ночь проспал с кислородом. Говорит, что кашель пропадает при расходе кислорода один литр в минуту.
На спуске все встречавшиеся ребята группы Валиева и Иванова очень тепло приветствовали нас, поздравляли с преодолением рубежа 8000 метров. Приятно было, что внизу внимательно следили за нами, переживали, когда мы остались вдвоём, радовались нашим скромным успехам. Подробно спрашивали о самочувствии днём и ночью без кислорода. Я, конечно, больше всего предупреждал о холоде.
В лагере-1, куда я спустился к 14.00, всё засыпано свежим снегом, но всё-таки тепло и приятно, проглядывает солнце. Иногда в “Зиме” даже жарко. До сих пор (17.30) ничего не ел и не очень хочется, только пью соки и сиропы. Вокруг галдят шерпы,— трое ходили в лагерь-2, пятеро пришли из промежуточного. Один “сачок” — в который уже раз! — бросил свой груз где-то на пятой верёвке и сидит весь день в лагере, ест и спит.
К шерпам у нас не было никаких претензий. Все работали честно — без надрыва, но и без забастовок. Мы не сразу уяснили себе их статус в экспедиции и подсознательно ожидали от них чего-то большего. Наверное, мы думали, что они будут так же “пахать”, выкладываться через “не могу”, как мы. Но надо помнить, что это их работа, а не увлечение. Мы впервые столкнулись с этим явлением — “наёмная рабочая сила на восхождении”. Словосочетание, абсурдное для советского альпиниста, так же как наёмный игрок на футбольном поле или третий боксёр на ринге, нанятый одним из соперников. Остаётся ощущение, что победа не чистая, команда зашла не сама. Но это, конечно, не говорит о её слабости. Будь у нас ещё пять- шесть советских альпинистов, мы могли бы, обойтись без наших десяти шерпов.
Но самый высокогорный в мире народ всегда имел альпинистов не только по профессии, но и по духу. Яркий пример — первовосходитель на Эверест Норгей Тенцинг. С детства он мечтал об Эвересте и соглашался участвовать не только в невыгодных, но даже в рискованных и безнадёжных экспедициях. У нас таким был Наванг.
В этот вечер состоялся разговор офицера связи с шерпами, от имени которых говорил Наванг. Пытались заставить их работать с большей отдачей. Трудно обвинять этих ребят в недобросовестности, и тем более в саботаже. Слишком уж технически сложна для них работа на нашем маршруте. Даже простейший участок 1—2 вызвал у них страх. На этих некрутых скалах много свободно лежащих камней, и любой неосторожный шаг грозит твоему товарищу внизу тяжёлой травмой. До сих пор, поднимаясь на восьмитысячники по снежным склонам, они привыкли бояться только лавин, мороза и гипоксии, а здесь понадобилось срочно осваивать приёмы скалолазания. К чести шерпов надо отметить, что большинство быстро их усвоило. После нескольких “обстрелов”, вызванных товарищем сверху, и нескольких, к счастью небольших, травм они научились ходить мягко, расчётливо, чисто. Однако чувствовалось, каким усилием воли они заставляют себя идти на работу, с каким страхом и молитвами смотрят на стену. Обычно весёлые, подвижные, говорливые, они резко меняются на склоне. Движения скупые и даже скованные, лица напряжённо-суровые, в глубине глаз притаился ужас перед великой горой — обителью богов, которая в любой непредсказуемый момент может стереть со своего лица надоедливых букашек...
15 апреля. Утром мы переждали, пока шерпы с шумом и толкотнёй собирались на работу. Не спеша позавтракали. Хотя понимали, что ледопад надо проскочить пораньше, сборы проходили вяло, сонно. Сказывалась усталость.
На спуске пришлось несколько погулять по ледопаду в средней части, так как блоки плато опустились без всякого порядка на разную глубину. Правда, в самом сложном месте ситуация даже улучшилась. Большая трещина, через которую была проложена трёхпролётная лестница, сбоку оказалась засыпанной, и хотя лестница теперь торчала в небо, мы спокойно обошли всё в десяти метрах левее по дну.
В базовом лагере нас встречали как героев, хотя, на мой взгляд, мы не только не сделали ничего
