более важны, чем все остальное, так?

Андре перестал колотить по котлу.

– Я этого не сказал.

Мистер Тревельян присел, и его глаза оказались на одном уровне с глазами Андре.

– Тебе не надо было говорить этих слов, потому что твое бормотание и грохот говорят вместо них. Я понимаю твои чувства.

Я увидела, что Андре совершенно сбит с толку. Куда этот человек гнет?

– Хорошо, месье. Но ведь это...

– Неправильно? – закончил за него фразу мистер Тревельян. – Это освобождает тебя от чувства злости? Или от негодования?

Андре покачал головой.

Мистер Тревельян пожал плечами.

– У каждого человека есть скрытая от посторонних глаз сторона жизни или чувства, которые не вполне справедливы, но большинство людей боятся это признать. Важно, как ты поступаешь с этими чувствами. Это как раз и определяет, мужчина ты или мальчик.

– Что вы имеете в виду, месье?

– Мужчина делает то, что правильно, независимо от того, что он чувствует, даже если он думает, что другие будут над ним смеяться, или даже если он испытывает боль или смятение. Мальчик делает то, что он хочет и когда хочет, и ему безразлично, что он причиняет боль другим. Мне кажется, твоя мама и тети работают очень много и могут воспользоваться помощью мужчины по дому. Мой совет тебе – взвесь, достаточно ли ты силен, чтобы быть сейчас мужчиной. Если ты станешь дожидаться, когда вырастешь, чтобы это сделать, будет не только гораздо труднее, но могут произойти очень плохие вещи.

Последовало длительное молчание. Андре смотрел на свои простыни в котле, плечи его были напряжены, пока он взвешивал слова мистера Тревельяна.

– Какие плохие вещи... месье?

– Мне это стоило жизней близких людей, – ответил он и хрипловатым голосом добавил: – Не совершай таких ошибок, как я.

Он дотронулся до плеча Андре, то ли успокаивая, то ли предупреждая, и направился в сторону своей комнаты. Никто не произнес ни слова, никто не пошевельнулся. Мы все были потрясены, в особенности Андре. Он долгое время смотрел на дверь в комнату мистера Тревельяна, затем начал стирать, стараясь не шуметь.

Все, что я говорила своему сыну, не доходило до него, а этот незнакомец нашел слова, которые тронули сердце Андре. Мистер Тревельян вошел в мой дом, нарушив покой, и хотя многое в нем казалось опасным и загадочным, он разбередил и мое сердце.

Мистер Тревельян не появился ни на завтрак, ни на обед, и его отсутствие нервировало меня. Я не переставала думать о нем или о его беседе с моим сыном. Напряжение, возникшее накануне вечером, возросло. Мистер Фитц и мистер Галье продолжали дискуссию относительно пьес, но тон их рассуждений стал менее любезным. Я задалась вопросом, действительно ли они спорят о том, какую пьесу играть, или причина заключается в мисс Венгль, поскольку каждый из них явно старался привлечь ее внимание.

После обеда я решила отнести поднос с едой мистеру Тревельяну и извиниться. Я остановилась у его двери, собираясь с духом, перед тем как постучать. Поистине это выглядело смехотворно – никогда раньше я не испытывала нервной дрожи перед такой простой задачей. Я стучала в двери мужчин бесчисленное количество раз, без какой-либо мысли о возможности интимных отношений, мысли, которая преследовала меня сейчас. В отчаянии я постучала гораздо громче и настойчивей, чем намеревалась.

Мистер Тревельян открыл дверь быстро, представ в том же наряде, в каком был во дворе с Андре. Только на этот раз рубашка его была наполовину застегнута.

– Вы неоднократно пропустили еду сегодня. Я подумала, что вы, должно быть, голодны.

Он некоторое время изучающе смотрел на меня, прежде чем принять поднос.

– Спасибо.

– Пожалуйста. Вы не больны?

– Нет. Я просто... просто писал.

– Стало быть, я вам помешала, тогда я поговорю в другой раз, – сказала я, отступая назад.

– Нет. Все в порядке, мне как раз нужно сделать перерыв.

Я окинула взглядом комнату и не обнаружила ничего в доказательство того, что он до этого писал. Письменный стол был чист, на нем не было ни одного листка бумаги, и только кровать была разобрана. Я отвела от нее глаза, чтобы тут же встретиться с его вопрошающим взглядом.

– О чем вы хотели поговорить со мной?

Он поставил поднос на письменный стол, после чего скрестил на груди руки и оперся спиной о стойку кровати, наблюдая за тем, как я изучаю его комнату. Рубашка на нем распахнулась, обнажив верхнюю часть груди и темные волосы.

– О телеграмме.

Я услышала, что по лестнице поднимаются мистер Фитц и мисс Венгль, а мне не хотелось, чтобы они застали меня на пороге комнаты мистера Тревельяна. Я шагнула в комнату и закрыла за собой дверь. Мистер Тревельян вскинул брови, но не изменил позы, что это можно было рассматривать как молчаливое приглашение.

– Это непросто рассказать, но вчера вечером, как раз перед тем, как вы вышли из своей комнаты на обед, Андре сказал, что он видел мужчину в коридоре на семейном этаже, который подслушивал мой разговор с Жинетт. Я бросилась на лестницу, чтобы проверить это, встретила поднимавшуюся по лестнице Миньон. И тут вы вышли из своей комнаты. После того как вы с Миньон ушли в столовую, я заглянула в комнаты всех пансионеров, чтобы проверить, нет ли там кого-нибудь. Я никого не нашла. Но когда открыла вашу дверь, я увидела ваш помятый костюм. И хотя мне не следовало этого делать, я вошла, чтобы поправить его, а затем, сообразив, что вторгаюсь в чужую комнату, поспешила уйти. Должно быть, именно тогда я потеряла телеграмму.

Мистер Тревельян подошел ко мне, буквально гипнотизируя взглядом.

– Ваш сын сказал, что видел меня?

Я попыталась отступить назад и натолкнулась на дверь, ладони мои взмокли, пульс затеял бешеную пляску. Он остановился, подняв руки вверх.

– Я ни в коем случае не хочу вас пугать, но совершенно определенно могу заявить, что ваш сын не мог видеть меня. Я находился в своей комнате.

– В коридоре было довольно темно. Он не мог точно определить, но он считает, что у этого мужчины темные волосы и что на нем был серый пиджак.

Мистер Тревельян сжал кулаки и шагнул ближе.

–  Вы мне не верите?

– У меня нет ответа. У вас не было времени для того, чтобы вернуться в свою комнату, переодеться и после этого встретиться со мной и Миньон на лестничной площадке. Так что я не думаю, что это непременно вы, но никого другого внизу не было.

– И никого не было в сером костюме. Не могли появиться кто-то чужой в вашем доме?

Меня охватил страх при этой мысли.

– Возможно.

– Миссис Бушерон, советую вам взять за правило запирать двери.

– Мы делаем это на ночь.

Он взял мою руку в свою, прикосновение его было трепетным и нежным, но уверенным и очень чувственным.

– Не только на ночь. Запирайте также и днем. Я прочитал, что вам угрожает опасность. Что это означает? От кого она исходит?

– Пока что не знаю подробностей, – сказала я, вынимая пальцы из его ладони. – Но в ней говорится, что я не должна доверять никому.

Я открыла дверь, собираясь уйти, но он преградил мне путь. Я довольно долго стояла, глядя ему в глаза, сердце у меня колотилось, словно я только что совершила пробежку.

– Вы можете мне доверять, – сказал он грудным низким голосом, который действовал так же гипнотически, как и его взгляд.

– Вы незнакомец, – прошептала я.

– Разве? С того момента, как мы встретились, это слово не может быть использовано, миссис Бушерон. Я уверен, что вы испытываете ко мне такое же влечение, как и я.

Он наклонился ближе, и я затаила дыхание. Слегка улыбнувшись, Тревельян неожиданно отступил.

– Спасибо за обед и за ваше извинение. Я высоко оценил и то, и другое.

– Пожалуйста, – пробормотала я и вышла из комнаты. Мне показалось, что все основы моей жизни поколеблены. Мистер Тревельян был прав. Я не видела в нем незнакомца. А мне следовало бы, я должна быть предусмотрительной и осторожной.

– Где-то здесь должны быть письма Жан-Клода, – сказала я Миньон и Жинетт, открывая окно мансарды.

Солнечный свет ворвался в чердачное помещение, заполненное старой утварью, начиная от бесполезного антиквариата вплоть до бесценных сокровищ, вроде старинного кресла-качалки на шести ножках, которое я поставила вчера у окна, чтобы сидеть на нем во время разборки ящиков. В кресле шведского изготовления очень любила сидеть моя мама, и отец сохранил его после ее смерти. Вероятно, настало время снова спустить его с чердака вниз, чтобы с ним затем были связаны и другие воспоминания.

Я до сих пор не имела никаких известий от мистера Гудзона – не было ни ответной телеграммы на мой запрос, ни письма по почте. И я рассудила, что при таких обстоятельствах будет благоразумнее находиться ближе к дому и проявлять бдительность в отношении пансионеров.

Прошло четыре дня, а меня все еще не покидало ощущение, что я стою, прислонившись к двери в комнате мистера Тревельяна, а он наклоняется надо мной. И это, несмотря на мои старания всеми силами избежать приватных разговоров с ним или провоцирующих ситуаций. Я продолжала делать вид, что он незнакомец и что мы с ним не общаемся. Всякий раз, когда я оборачивалась, я видела, что он наблюдает за мной и понимающе улыбается, словно ожидая, когда я среагирую на его притягательный, воспламеняющий мою кровь взгляд.

– Ты уверена, что письма в голубом ящике? – спросила Жинетт.

– Вполне, но, если я ошибаюсь, мы проверим все ящики.

– Все?! – ужаснулась Жинетт. Похоже, она еще больше устала за эту неделю. – Господи, мы не убирались здесь с