А тот человек оставался на прежнем месте, стоя неподвижно и насмешливо взглядывая на королеву. Это было болезненное, роковое наваждение, похожее на ночной кошмар.

Атмосфера в зале была накалена до предела. Противоборствующие стороны непременно должны были столкнуться, как это бывает во время грозы в августе, когда две тучи, катящиеся с разных сторон одна навстречу другой, неотвратимо наплывают друг на друга, высекая гром и молнию.

И случай наконец представился.

Очаровательная г-жа Дюгазон пела дуэт с тенором, и в этом дуэте были такие слова:

О, как я люблю госпожу!

Отважная певица вышла на авансцену, устремив взгляд на королеву и простирая к ней руки, и тем бросила залу роковой вызов.

Королева поняла, что сейчас поднимется буря.

Она в безотчетном ужасе отпрянула и взглянула на господина у колонны. Ей почудилось, что он подал знак, которому сидевшие в партере немедленно повиновались.

Весь партер хором вскричал:

— Нет больше господина! Нет больше госпожи! Свобода!..

Однако в ответ из лож и с галереи пронеслось:

— Да здравствует король! Да здравствует королева! Да здравствуют отныне и навечно наш господин и наша госпожа!

— Нет больше господина! Нет больше госпожи! Свобода! Свобода! Свобода! — снова взвыл партер.

Вызов был брошен и принят, война объявлена, разгорелся бой.

Королева издала душераздирающий крик и закрыла глаза; у нее не было сил смотреть на этого демона, короля стихии и разрушения.

В то же мгновение королеву обступили офицеры Национальной гвардии; они закрыли ее собой и повлекли вон из ложи.

Но и в коридорах ее продолжали преследовать те же крики:

— Нет больше господина! Нет больше госпожи! Нет больше короля! Нет больше королевы!

Она не помнила, как очутилась в карете. С этого вечера королева перестала ходить в театр.

30 сентября Учредительное собрание через своего председателя Type объявило, что считает свою миссию исполненной и закрывает заседания.

Вот, в нескольких словах, плоды его работы, которая велась два года и четыре месяца!

Абсолютное разрушение монархии; Создание народной власти; Уничтожение всех привилегий дворянства и духовенства; Арест ассигнаций на сумму в один миллиард двести миллионов; Взятие в залог национальных богатств; Признание свободы вероисповеданий; Отмена монашеских обетов; Отмена приказов о заточении без суда и следствия; Установление равенства перед законом; Отмена таможен внутри страны; Образование Национальной гвардии; Наконец, вотирование Конституции и принятие ее королем.

Король и королева должны были бы уж очень печально смотреть в будущее, чтобы поверить, что следует более опасаться не только что распущенного Собрания, а нового, которое еще только будет созвано.

2 октября, то есть два дня спустя после роспуска Учредительного собрания, в час, когда Барнав обыкновенно виделся с королевой, его пригласили к ее величеству, но не в комнату г-жи Кампан в верхнем этаже, а в большой кабинет.

Вечером того дня, когда король принес клятву верности Конституции, часовые — адъютанты Лафайета — покинули внутренние покои дворца, и ежели король в этот день не вернул себе былое могущество, то, уж во всяком случае, он вновь обрел свободу.

Это было небольшим вознаграждением за унижение, на которое он, как мы видели, с горечью жаловался королеве.

Это не был ни официальный, ни торжественный прием; Барнаву на сей раз не пришлось прибегать к предосторожностям, которых до тех пор требовало его присутствие в Тюильри.

Он был очень бледен и казался печальным; и его печаль и бледность поразили королеву.

Она приняла его стоя, хотя знала, что молодой адвокат испытывает по отношению к ней глубокую почтительность, и была уверена в том, что он не допустит бестактности, которую позволил себе председатель Type, когда увидел, что король не встает.

— Ну что же, господин Варнав, — молвила королева, — вы удовлетворены, не так ли: король последовал вашему совету, он присягнул Конституции.

— Королева очень добра ко мне, когда говорит, что король последовал моему совету… — с поклоном отозвался Барнав. — Если бы мое мнение не совпадало с мнением императора Леопольда и принца Кауница, его величество король, возможно, проявил бы еще большую неуверенность в этом деле, однако это единственный способ спасти королю жизнь, если бы короля можно было…

Барнав замолчал.

— Можно было спасти.., вы это хотели сказать, не так ли? — напрямик спросила королева со свойственным ей мужеством.

— Храни меня Боже от пророчества, ваше величество, тем более — от предсказания подобного