присутствовать на рауте графини Брийон в следующую субботу, когда эта высокомерная расчетливая женщина, считающая, что она все контролирует, окажется лицом к лицу не со своим обожаемым Эдмундом, а с его братом – неким Сэмсоном Карлайлом, герцогом Даремом. А этот Сэмсон был последним человеком, которого она когда-либо хотела бы снова видеть, тем более – в Париже.

Норман вышел на улицу. Остановившись у лотка уличной цветочницы, он закрыл глаза и, глубоко вдохнув сладкий свежий аромат цветов, подставил лицо солнцу.

Сегодня действительно был чудесный день.

Оливия обожала рауты – любые, по любому поводу. А уж такие вечера, как этот, давали отличную возможность напомнить о себе и встретить множество людей, с помощью которых она могла легко и с успехом продавать продукцию Дома Ниван. Кроме того, на этих раутах было весело. Однако сегодня произойдет нечто такое, чего она никогда прежде не испытывала. Она не только будет ломать комедию перед своими знакомыми и всем высшим светом, но будет притворяться на глазах человека, который и без того лишил ее спокойствия.

Последние дни они провели весьма интересно, дружески и непринужденно беседуя. Правда, она узнала новость, которая ее по-настоящему взволновала: оказывается, у него была сестра. Точнее, у него и Эдмунда была сестра, существование которой ее муж намеренно скрывал. И она думала об этом, но так и не поняла почему. Она спросила Сэмсона, и он истолковал это так – Эдмунд просто не хотел рассказывать о своем прошлом. Она была разочарована, но ей пришлось наконец признаться, что чем больше она узнавала Сэмсона, тем больше ее супруг выглядел как лживый мошенник, негодяй, которому были нужны только ее деньги. Сказать, что она чувствовала себя униженной и обманутой, значило бы не сказать ничего. С тех пор, как Эдмунд оставил ее, и до последнего времени она надеялась, что все-таки ошибается.

Сэмсон рассказал, что его двадцатисемилетняя сестра Элиза замужем за влиятельным лендлордом, живет в своем загородном поместье и воспитывает четверых детей. О себе он говорил мало, но и ее не расспрашивал. Пока она работала в своем магазине, он все время был рядом, и его постоянное внимание уже начало ее раздражать. Не потому, что он что-то говорил, а потому, что одно его присутствие отвлекало ее.

Он все еще ей не доверял. Она инстинктивно это чувствовала. К тому же он все время не сводил с нее глаз, словно ожидая, что она непроизвольно выдаст себя какими-либо действиями или словами. Но она ничего не делала такого, что могло бы вызвать его подозрения, и в последние дни между ними установились, как она полагала, довольно дружеские отношения. Но сегодня произойдет знаменательное событие. Многие на вечере решат, что он – Эдмунд, будут задавать ему вопросы, возможно, выболтают важную информацию, касающуюся ее мужа. Их спектакль скоро начнется. Во всяком случае, они на это надеялись.

Они вышли из экипажа и молча направились к парадному входу великолепного загородного дома графини Луизы Брийон, расположенного в нескольких милях к западу от Парижа. Сэмсон ни на шаг не отходил от Оливии.

Выложенная булыжником дорожка вилась между газонами свежескошенной травы, обрамленными идеально подстриженными кустами. В теплом вечернем воздухе был разлит аромат цветов и слышались все нарастающий шум голосов и звуки музыки.

Оливия страшно нервничала. Она надела одно из своих лучших вечерних платьев из расшитого золотом красного шелка с низким декольте, тугим корсетом и пышными юбками. Подол платья и полудлинные, до локтя, рукава были украшены вышитыми цветами, узор которых повторялся на веере из слоновой кости. Наряд довершали серьги и ожерелье с рубинами.

Когда она предстала перед Сэмсоном в гостиной перед тем, как они отправились на раут, он внимательно ее оглядел. Она поняла, что он одобрил ее наряд, хотя и ничего не сказал. Сам он выглядел просто великолепно. На нем отлично сидел модный черный сюртук, который оттеняли ослепительно белая шелковая рубашка с жабо и двубортный черный жилет, подчеркивающий стройность его фигуры. Пожалуй, Эдмунд никогда не выглядел таким красивым, подумала она, глядя на Сэмсона. Его особенно отличали более короткие, чем у ее мужа, волосы, зачесанные назад и открывавшие правильные черты лица, задумчивые темно-карие глаза. Это последнее больше всего беспокоило Оливию, потому что Эдмунд всегда был весел и общителен, особенно на публике. Ей придется напомнить об этом Сэмсону, если они хотят, чтобы их план сработал.

Оливия много раз бывала в доме графини, которая обожала парфюмерию, но желала пробовать новые образцы не в бутике, а в своей роскошно обставленной гостиной. Оливия всегда охотно соглашалась приехать, не только потому, что ей нравилась графиня, но и потому, что та была лучшей из клиенток Дома Ниван, а ее влияние среди французской аристократии позволяло поддерживать постоянный интерес к ее Дому. По количеству заказов графиня де Брийон превосходила даже императрицу Евгению. Эти две клиентки покупали самую дорогую парфюмерию, саше, соль для ванн и ароматические масла в таких количествах, как все остальные клиентки, вместе взятые.

Оливия сразу заметила, что графиня украсила свой дом специально для раута. Цветочные композиции и скатерти были увиты золотистыми лентами и прекрасно сочетались с мебелью в стиле ренессанс и персидскими коврами.

Графиня и ее жених стояли внизу у лестницы и приветствовали гостей, которые составляли элиту Парижа.

Сэмсон взял Оливию под локоть и направил ее в конец вереницы гостей, чтобы как можно скорее покончить с приветствиями и смешаться с толпой. А она вдруг подумала, что ему гораздо труднее будет справиться с обманом, чем они предполагали. За несколько дней до этого вечера Оливия дала краткую характеристику людям, которые будут на балу, отметив индивидуальные особенности и личные причуды тех, с кем им придется разговаривать. А этот невероятно красивый, решительный и хладнокровный человек, который сейчас стоял рядом с ней, вел себя совершенно не так, как ее муж. Гости, конечно, примут его за Эдмунда, но она-то уже поняла, какая огромная разница существует между братьями. Внешне похожие, во всем другом они были полной противоположностью. Сэмсону придется проявить значительные актерские способности, чтобы не возбудить подозрений и не дать пищу для слухов. Оливии лишь оставалось молиться, чтобы они слились с толпой и их мало кто заметил.

Однако она сразу поняла, что это невозможно. Как только они появились на покрытой красным ковром лестнице, которая вела вниз, в зал, ей показалось, что все вокруг застыло. Головы повернулись в их сторону, и даже оркестр, игравший вальс Шопена, не мог заглушить шепоток, прокатившийся по залу. Все замерли в ожидании.

– Нас заметили, – прошептана она, стиснув в руке веер.

Все еще сжимая ее локоть, он склонил к ней голову.