была только иллюзией, сном. Такое больше не повторится, а дети — реальность. Малыш будет любить ее и останется с нею. Он не будет молча провожать ее до спальни, а на следующий день избегать. Вообще-то она не ждала от Себастьяна признаний, в конце концов, он женится на ее лучшей подруге. Но попрощаться все же стоило.

Эсма сжала зубы. Она не из тех женщин, с кем мужчины прощаются. О, Себастьян наслаждался прошлой ночью. Она не единственная, кто испытал потрясение. Он наслаждался ею, а затем покинул ее, не произнеся ни слова.

Тихое царапанье в дверь остановило готовые пролиться слезы, Эсма ненавидела и презирала их. Она будет иметь столько детей, что воспоминание об этой ночи сотрется из ее памяти.

Открыв дверь, она улыбнулась мужу:

— Входи, Майлз.

Он на цыпочках вошел в комнату и ждал, пока она закроет за ним дверь.

— Добрый вечер, дорогая!

— Почему ты говоришь шепотом? — удивилась Эсма. — Ведь мы с тобой женаты, в конце концов.

Майлз смущенно кашлянул, и она подумала, что смущение очень шло ему.

— Конечно. Ты абсолютно права. Конечно, — пробормотал он, отводя взгляд. — Какой замечательный огонь!

— Ты чувствуешь неловкость, да? — спросила она, понимая состояние мужа.

— Дело не в тебе. — Майлз наконец посмотрел на жену. — Я… да, ты прекрасна, а я… — Он похлопал себя по внушительному животу. — С леди Чайлд… Извини, я не собирался ее упоминать, дорогая.

— Оставь, Майлз, к чему нам притворяться. — Как ни странно, Эсма почувствовала себя намного лучше. — Отчего бы нам не сесть, не выпить по бокалу вина и не поговорить как разумной супружеской паре, каковой мы и являемся?

Оба с приятным облегчением занялись наполнением бокалов. Наконец Эсма взглянула на мужа. Он действительно был одним из добрейших и внимательнейших мужчин, каких она знала.

— Леди Чайлд восхищается твоим животиком, Майлз? — Она подмигнула ему. — Мы вполне можем быть откровенны друг с другом, поскольку опять становимся любовниками, а друзьями стали уже давно.

Сначала Майлз выглядел испуганным, а потом чрезвычайно обрадованным.

— Ведь мы друзья, не так ли? Эсма кивнула.

— И теперь, когда мы намерены стать родителями, наша дружба особенно важна.

— Боюсь, мои родители не слишком дружили, — вздохнул он. — В детстве это причинило мне достаточно боли.

— Мои тоже, — ответила Эсма, и они улыбнулись друг другу, радуясь, что обнаружили нечто общее.

— Итак, мы оба ценим в родителях вежливость и любезность, — продолжила она, делая глоток.

— Я не очень сведущ в том, как должны поступать родители, — признался Майлз. — Наши родители проводили большую часть времени при дворе, оставляя нас в поместье, я не слишком часто видел отца или мать.

— Так вот почему ты хочешь, чтобы мы жили вместе? Он кивнул.

— Я на всю жизнь полюбил сельскую местность и надеюсь, мы сможем проводить там время с детьми, а не жить отдельно от них.

— Я намерена стать им настоящей матерью. И собираюсь… — Она вызывающе посмотрела на мужа. — Я собираюсь лично кормить грудью своих детей.

Майлз покраснел, видимо, услышав больше, чем ему хотелось.

— Как пожелаешь, моя дорогая, — пробормотал он.

Она бы пожелала, чтобы у мужа не было двойного подбородка. Эсма тут же отогнала недостойную мысль. Если она начнет критиковать его, этому не будет конца. Лучше не думать об отрицательных чертах Майлза. Проглотив остатки вина, Эсма поднялась, бросила взгляд на постель и улыбнулась.

— Итак, приступим?

Он тоже встал, однако не двинулся с места.

— Это черточки трудно. Я чувствую себя развратником.

— Мы женаты, Майлз!

— Нет… Я просто бочонок с жиром. — Он похлопал себя по животу. — А ты самая красивая женщина в свете. Это может подтвердить любой.

Эсма положка руки ему на грудь.

— Ты присоединишься ко мне в нашей постели, Майлз? — Она поцеловала мужа в губы, потом развязала пояс, и халат упал к ее ногам.

Эсма отлично знала, как выглядит: ее французское белье заставит любого мужчину потерять голову от вожделения. Прошлой ночью один из них пришел именно в такое состояние.

Майлз даже пальцем не шевельнул. Она принялась расстегивать ему жилет.

— Не желаешь лечь в постель?

— Да, конечно. Прошу меня простить, дорогая.

Майлз отстранил ее руки и сам расстегнул жилет. Освобожденный от удерживающих его пуговиц, живот, казалось, увеличился в объеме. Эсма деликатно отвела взгляд.

Он начал возиться с запонками.

— Не хочешь, чтобы я помогла тебе?

— Нет! Благодарю.

Она не могла не заметить, какой у него жалобный тон. Рубашка доходила Майлзу до колен, поэтому он с трудом стянул ее через голову. Снять сапоги тоже оказалось нелегким делом, очевидно, этим занимался его камердинер, но он все же справился. Эсма глубоко вздохнула: значит, все не так уж и плохо. Вопрос лишь в том, сможет ли Майлз выполнить свою задачу, похоже, страсть им не овладела. Сев рядом с нею на край постели, он по-отечески похлопал ее по руке. Она поцеловала его в щеку, но и после этого Майлз не ринулся к жене. Видимо, ей нужно снять ночную рубашку? Французское белье практически испарилось с ее тела. Нужной реакции не последовало.

Эсма оглядела себя и пришла к выводу, что ее тело столь же привлекательно. В любом случае оно не изменилось со дня их свадьбы, а тогда Майлз смотрел на него с восхищением. Конечно, если они не ссорились.

— Мы же друзья, Майлз. Поэтому ответь мне, пожалуйста, что с тобой? — обыденным тоном спросила она.

— Извини, я не уверен, что смогу это сделать.

— Разве я…

— Нет, ты прекрасна. Я чувствую себя виноватым. — Глаза у него были печальными, как у больной коровы. — Из меня плохой любовник. Мне кажется, я изменяю.

— Леди Чайлд?

— Да. Глупо, конечно. Ведь моя жена — ты, а не она.

— Леди Чайлд — жена твоего сердца. — Эсма улыбнулась ему. — Ты предпочитаешь не делать этого, Майлз?

— Она говорила, чтобы я сделал. Что я должен, что она будет счастлива за меня, что выбора нет.

— Почему же, есть выбор. Ты можешь встать, одеться и уйти в свою комнату.

Он покачал головой.

— Последние несколько лет я все время думаю о наследнике, Эсма. Только не верил, что это возможно.

— Ты мог развестись со мной.

— Нет. Наш брак — наша общая неудача.

— Ты прекрасный человек, Майлз. Я тебя недостойна.

— Глупости!

— Знаешь… — Она встала и подошла к графину с вином. — Давай еще немного выпьем.

Эсма наполнила его бокал, задула свечи, так что комнату освещал только огонь камина, и легла в постель.

— Майлз, иди ко мне. Теперь я хотела бы заняться наследником.

Она словно приглашала мужа стать ее партнером в висте. Кровать прогнулась и застонала под его тяжестью. Она задернула полог, и они лежали в полной темноте. Поскольку он даже не шевельнулся, Эсма вздохнув, протянула к нему руку.

— Я смущен…

— Мы ведь друзья, Майлз. К тому же не девственники, что должно облегчить нашу задачу.

Его рука легла ей на грудь, а ее рука скользнула по его телу вниз.

Эсма вдруг проснулась. Майлз? Нет, он дышал громко, но равномерно. Слава Богу, а то в какой-то момент его дыхание стало настолько тяжелым, что она испугалась.

Они справились не так уж и плохо, сказала она себе, пройдя через это с малой долей охоты, зато с большой долей юмора. Если потребуется, она вполне может это повторить. Чтобы забеременеть, нужно время, скорее всего раза четыре или пять.

Нет, она действительно что-то слышала! Эсма приподнялась на локтях, но полог мешал ей что-либо рассмотреть. Тем не менее в комнате определенно кто-то был.

Вспомнив о статуэтке, которую отдала ей на хранение Джина, она вздрогнула. Фигурка стояла на туалетном столике, и любой вошедший сразу бы ее увидел.

Эсма прижалась губами к уху мужа:

— Проснись! В нашей спальне вор!

Майлз проснулся, не издав ни звука, легонько оттолкнул ее и сел. Кровать скрипнула, однако вор, казалось, ничего не заметил. Потом она услышала, как открылась дверь. Возможно, он решил, что это она повернулась во сне. Беззвучно соскользнув по другую сторону с постели, она шмыгнула за полог, схватила «Афродиту» и стала на цыпочках обходить кровать. Майлз уже догнал вора, и, хотя огонь в камине почти догорел, она различила две борющиеся фигуры, услышала надсадные хрипы мужа.

Эсма наконец обрела голос.

— На помощь! На помощь! — закричала она, дергая шнурок звонка. — Кто-нибудь! Помогите! В нашей комнате вор!

Через секунду она услышала в коридоре шум, но все произошло так быстро, что впоследствии она с трудом могла описать случившееся.

Два боровшихся человека вдруг разделились, более массивный покачнулся и упал на колени, прижимая руки к груди.

— Майлз! — крикнула она, бросаясь к мужу.

Как ни странно, вор не обратился в бегство, и она замахнулась на него «Афродитой».

— Если подойдешь, я размозжу тебе голову! — Потом она увидела лицо Майлза, и статуэтку выпала у нее из рук. — Майлз, ты в порядке?

Тот непонятно сгорбился, опустив голову на грудь, из которой вырывались булькающие звуки.

Вор присел рядом и вытянул руку, чтобы поддержать голову Майлза.

— Боже мой, Себастьян!

Дверь распахнулась, в комнату ворвалась толпа людей, но Эсме было не до них. В свете многочисленных свечей она увидела, что лицо Майлза приобрело ужасный серо-зеленый цвет. Она попыталась уложить его, однако