предметами искусства с тайниками.

— Тайники! — воскликнул Кэм. — Ну конечно же!

— Значит, вы хотели то, что находилось внутри статуэтки? Драгоценные камни? — процедила Джина.

Казалось, Уоппинга не тронула ее резкость.

— В общем-то точно не знаю, что там внутри. Я видел свою… нашу мать только один раз, на смертном одре. И она сказала мне, что самое дорогое, что у нее есть, находится внутри «Афродиты» и что она посылает ее вам.

— Не очень-то хорошо с ее стороны. Он пожал плечами:

— Другого от нее и не ожидал. Тем не менее я отчаянно нуждался в средствах для завершения исследований. К счастью, за последний год я добился значительных успехов, пока давал вам частные уроки.

— И вы надеялись, что мать оставит вам наследство, — сказал Кэм.

— А что здесь необычного? Она была моей матерью и, похоже, не тратила особых усилий на мое воспитание.

— И вы… мой единоутробный брат? — спросила Джина.

— Мы уже признали сей выдающийся факт, — заметил Уоппинг.

— Можете забрать «Афродиту». Мне она не нужна.

— Я не хочу статуэтку, — с долей нетерпения сказал он.

— Можете забрать то, что внутри.

— Хорошо. В таком случае вы не будете возражать, если я вернусь к своей работе? Мне потребуется минимум час на завершение этой главы. Предлагаю встретиться завтра днем и вместе открыть «Афродиту».

Кэм подошел к жене и взял ее за руку. Джина выглядела настолько пораженной, что могла превратиться в камень.

— Увидимся завтра, Уоппинг, — бросил через плечо герцог.

Но тот уже ничего, казалось, не слышал. Он склонился над столом, аккуратно заменяя испорченный текст чистым листом.

Когда Кэм втащил жену в свою комнату, она даже не протестовала.

— Не могу поверить, что он мой брат, — прошептала Джина, прислонясь к двери.

— Он и в самом деле, очень похож на тебя.

— Я не похожа на него, — воскликнула она.

— Эта ваша экспрессия, — самодовольно заметил Кэм.

— Что ты имеешь в виду?

— Оба любите управлять. Оба совершенно уверены, что все делаете правильно, — усмехнулся ее муж.

— Ничего общего. Я отдам ему драгоценности из проклятой статуэтки, и на этом наши отношения закончатся.

Кэм сочувственно взглянул на жену:

— Я знаю, что ты потрясена, Джина. Но это не конец. Он твой брат. А я сомневаюсь, что внутри «Афродиты» много, драгоценностей. Нетрудно заметить, что статуэтка полая внутри, но вряд ли она начинена изумрудами.

— А что еще это может быть? По словам графини Линьи, «Афродита» содержит все самое драгоценное, что у нее было.

— Интересно, почему она дала ее тебе, а не ему?

— Должно быть, он смотрел на нее с таким же чувством превосходства, — ответила Джина. — Я бы тоже ничего ему не оставила. Видимо, его отец был напыщенно скучен. Мне надо подумать, что с ним делать. Если я…

— Мы должны подумать, — сказал Кэм.

— Конечно, — бездумно согласилась она. — Возможно, если бы я спросила…

— Джина!

— Что? — Она глубоко задумалась.

— Ничего, — вздохнул он.

— Придумала! Несколько лет назад я открыла больницу в Оксфорде и встретила там добрейшего человека. Кажется, он был главой христианской церкви.

— Томас Брэдфеллоу?

— Да, это он. Я напишу ему и попрошу позаботиться о моем брате. Надеюсь, он помнит меня, — прибавила она с сомнением.

— Зато он помнит меня.

— Почему?

— Потому что я заменил крылатого Меркурия во дворе церкви на статую Брэдфеллоу. Кстати, из одежды на ней был только парик, — сообщил Кэм.

— О! — Джина хихикнула. — А мистер Брэдфеллоу… тогда он был столь же значительный, как и сейчас?

— Понятия не имею. Но в статуе он великолепен. Правда, он временно отчислил меня из университета, но я слышал, что он установил статую в личном саду. И когда я приехал следующей осенью, Брэдфеллоу вел себя так, будто ничего не случилось.

— Так я напишу…

— Я сам напишу, Джина.

— Хорошо. Будет замечательно, если это сделаешь ты.

— Как только мы снова поженимся, Уоппинг станет моим шурином. Я не слишком уж неумелый руководитель, знаешь ли.

— В таком случае, ваша светлость, не могу ли я попросить вас о помощи? — улыбнулась она. — Не закончить ли нам завтра работу над письмами Бикдфидла?

Кэм подошел к жене так близко, что она потеряла самообладание.

— Меня вполне можно уговорить.

Джина провела языком по губам.

— Уговорить? И как же, милорд?

— Проклятие, Джина! Я собираюсь изгнать тебя из своей комнаты, иначе я снова овладею тобой прямо здесь. — Глаза у нее расширились. — Прямо напротив двери!

Герцог принял ее молчание за согласие.

Едва Эсма собиралась покинуть бальный зал, как мужская рука удержала ее за локоть.

— Леди Роулингс, — услышала она суровый голос, и сердце у нее упало. Он стоял рядом, такой высокий и такой… осуждающий. — Не хотел мешать вам, но, кажется, мы условились репетировать «Много шума».

Эсма открыла рот, чтобы отказаться.

— Я понимаю, у вас свои планы. — Он с яростью взглянул на Берни Бардетта. — Однако завтра вечером наше представление. Леди Троубридж уже повесила в гостиной занавес.

Берни, спортсмен и охотник, никогда не пасовал, если требовалось рисковать, но сейчас он мгновенно отдернул руку от Эсмы, будто его ошпарили.

— Я. вернусь в бальный зал, — пробормотал он. — К вашим услугам.

Берни прикоснулся губами к ее руке и бросился в противоположную сторону.

— Я должна взять свой экземпляр.

Он поклонился.

— Если позволите, я вас провожу.

Они молча поднялись по лестнице. Оставив сопровождающего в коридоре, Эсма взяла с туалетного столика книгу, и затем они так же молча спустились по лестнице. Она с удивлением задавала себе вопрос, долго ли он намерен хранить молчание.

— Вы так же вели себя, когда были молодым? — спросила она, поддавшись искушению нагрубить. — Как ходячая кочерга. Это наверняка приводило в смущение вашу мать. «О, вот мой дорогой мальчик… какое несчастье, что он никогда не улыбается».

Он не счел нужным ответить.

«Да какое он имел право, — с досадой подумала Эсма, — осуждать меня и мою дружбу с Берни? Он явно дает понять, что считает меня проституткой. В общем-то, — сказала она себе, — я и есть проститутка». Она никогда не видела причин обманываться насчет последствий своего поведения.

— С другой стороны, — задумчиво произнесла она, — представьте, как моя мама жаловалась на меня. «Взгляните на мою маленькую дочку! Всего пять лет, а она уже флиртует с сыном садовника».

Искоса посмотрев на Себастьяна, она заметила признак улыбки. Какая жалость, что у него такой красивый рот.

— Еще довольно интересная тема, — продолжала она. — У меня нет сомнений в том, что Джина научилась делать реверанс прежде, чем научилась ходить. — Они вошли в маленькую комнату рядом с бильярдной. — Мы будем репетировать здесь?

Вместо ответа Себастьян зажег лампы.

— Полагаю, муж Джины всегда что-нибудь вырезал из дерева, разбрасывая мусор, как делают мальчики. Карманы моего брата всегда были набиты деревяшками, которые он считал утками и корабликами.

Себастьян хранил молчание, а Эсма продолжала щебетать, сознавая, что его присутствие делает из нее полную дурочку.

— Возможно, большую часть времени Гертон проводил, вырезая маленькие фигуры нянек без передника.

— Я не знал, что у вас есть брат, — наконец произнес Боннингтон.

Стоя перед камином, он выглядел таким красивым, что у Эсмы замерло сердце.

— Мой маленький Бенджамен умер в пятилетнем возрасте. — Что-то в выражении его лица заставляло ее продолжать, хотя раньше она думала, что никогда уже не заговорит о Бенджамене. — Он простудился. Его смерть изменила мой взгляд на детей. Очень долго я боялась иметь собственного ребенка.

Он сел рядом на диванчик, однако не смотрел на нее.

— Вы не хотели иметь детей? И потому вы живете с мужем врозь?

— Это весьма неприличный разговор, — ответила Эсма, тщетно пытаясь собраться с мыслями.

И репетиция, да и все представление — ужасная идея. Все время, которое она проводила с Себастьяном, не помогло ей избавиться от нелепой привязанности к нему.

— По моим наблюдениям, ваша беседа всегда неприлична, — заметил он.

«По правде сказать, — с обычной ясностью подумала она, — я бы охотнее переспала с женихом своей лучшей подруги, чем с любым другим мужчиной, которых я знала в моей растраченной впустую жизни». Отвратительная мысль заставила Эсму нахмуриться, и Себастьян разгладил большим пальцем морщинку у нее на лбу.

— Вы делите постель с Бардеттом? — жестко спросил он.

Эсма твердо встретила его взгляд.

— Нет. — Плечи у него слегка расслабились. — Но лишь потому, что умственные способности Берни оказались весьма неутешительными, — добавила она. — Тем не менее я спала и с другими мужчинами, кроме своего мужа. Хотите знать их имена?

— Вовсе нет.

— А мне показалось, вы проявляете к этому большой интерес, — спокойно ответила Эсма и сложила руки на коленях. — Будем репетировать пьесу, милорд, или вы желаете дать мне список ваших любовниц?

Наступило молчание. Когда она взглянула на маркиза, глаза у него были темно-голубые, как анютины глазки. И совершенно трезвые.

Она раскрыла книгу.

— Я не спал еще ни с одной женщиной — ни замужней, ни девицей.

Эсма