поленьев в каминах казались громыханием оркестра.

Женевьева медленно обернулась. Капер улыбнулся ей и проследовал по коридору, образованному двумя шеренгами гостей, по которому за несколько минут до того прошла и сама невеста.

— Вы должны извинить наше вторжение, Латур, — растягивая слова на южный манер, сказал Доминик, оказавшись у стола, и повернулся к Николасу, побледневшему и неподвижному. — Считаю, что не должен оставаться безучастным к совершаемому злу, Сен-Дени. Я не могу стоять в стороне и наблюдать, как вы терпите провал за провалом из-за женщины, которая с самыми добрыми намерениями, разумеется, но в конце концов вас окончательно погубит. — Затем капер обратил свое внимание на Женевьеву, в тигриных глазах которой плясали искорки надежды и радости. — У нас с вами, мадемуазель, осталось неоконченное дело, насколько я помню. — С этими словами он наклонился и перекинул Женевьеву через плечо.

— Какого черта… — Латур наконец обрел дар речи, но слова его были брошены уже в спину удаляющемуся каперу с прелестной ношей на плече. — Остановите их! — взревел Латур, обращаясь ко всем присутствующим, но в первую очередь к целой армии слуг; однако никто не мог противостоять двум вооруженным пиратам и властной силе Доминика Делакруа.

Женевьева засмеялась и приподняла голову, чтобы посмотреть на удаляющийся стол и навсегда запечатлеть его в памяти.

— По моим представлениям, похищенные барышни должны падать в обморок от страха, а не находить приключение забавным, — заметил Доминик.

'Похищенная» хихикнула, и месье Делакруа широко улыбнулся. Улыбка не ускользнула от внимания Сайласа, который позволил себе удовлетворенно кивнуть, пятясь вместе с другим матросом из зала. По мере того как они удалялись, в зале поднимался ропот, присутствующие приходили в движение, словно оживал замок Спящей красавицы. Входная дверь захлопнулась, отрезав поток холодного воздуха, отчего затрепетали язычки свечей и зашипело пламя в каминах.

Доминик перекинул Женевьеву через спину ожидавшей у входа лошади и вскочил в седло. Сдернув с себя плащ он, прежде чем пришпорить коня, заботливо закутал Женевьеву. Конь рванул с места и помчался к пристани, громко цокая копытами.

— Куда мы?

— Освобождать Наполеона с Эльбы, — усмехаясь, сообщил Доминик. — Это приключение, достойное наших с тобой талантов, фея.

'А когда мы это сделаем, что дальше?» — подумала Женевьева, и сердце у нее екнуло в волнующем предвкушении неизвестного. Душа ее, так долго томившаяся в заточении, воспарила от безграничной свободы. В конце концов, не так уж важно, что будет потом. Ведь в настоящий момент есть «Танцовщица», Европа и партнерство с пиратом — партнерство в любви, страсти и приключениях.

— У меня чудовищный прыщ на носу! — застонала Женевьева, рассматривая в зеркале трельяжа на туалетном столике сей оскорбительный недостаток своей внешности. — Так я не смогу соблазнить мистера Чолмондели, ведь он англичанин до мозга костей, а я выгляжу как Фальстаф после буйно проведенной ночи.

Доминик не сдержался и снисходительно хмыкнул:

— Чолмондели так надежно увяз в твоих сетях, моя дорогая девочка, что не заметил бы и карбункула на твоем лице. — Он взял ее за подбородок и, подняв лицо к свету, внимательно оглядел носик. — Не такой уж прыщик чудовищный, но, признаю, немного портит картину.

— Горячая вода, — объявил Сайлас из гардеробной Доминика. — Если мадемуазель… то есть мадам… подержит у носа горячую примочку, все пройдет, как и не бывало.

— В самом деле? — Женевьева, повернувшись на крутящемся стуле, с интересом взглянула на матроса. — Вы знаете столько удивительных вещей. Сайлас.

Слуга хмыкнул и сказал:

— Я принесу из кухни горячей воды. Оборки на платье из зеленого шелка подшиты. Только в следующий раз, надевая его, будьте осторожны: сначала — платье, потом — туфли.

— Если авантюра наша удастся, как бы я хотела, чтобы у меня была девушка-горничная, — вздохнула Женевьева. — Сайлас — удивительный человек, но… все-таки немного необычно, когда тебе прислуживает матрос. Тем более он такой суровый.

— Не нахожу, — возразил Доминик, беря из шкатулки нитку переливчатого жемчуга и надевая се Женевьеве на шею.

— Конечно, потому что с тобой он не обращается сурово, — заметила Женевьева. Поддев пальцем ожерелье, она с удовольствием рассматривала мерцающие жемчужины. — Он не выговаривает тебе за то, что ты порвал одежду или промочил туфли, не ругает за испачканные перчатки.

Доминик от души рассмеялся:

— Бедная фея! Знаю, это утомительно, но нам не удастся претворить в жизнь задуманный план, если кто-то, кроме моих людей, подберется сюда слишком близко. А нет ничего проще, чем проникнуть в дом через прислугу.

— Да, понимаю. — Женевьева встала.

Ее стройную грациозную фигуру плотно облегало тонкое шелковое белье, на которое предстояло надеть платье из золотистого атласа с поясом, повязанным высоко под грудью, и свободно ниспадающей к щиколоткам неширокой юбкой, под которой должны волнующе угадываться узкая талия и нежный изгиб бедер. Платье лежало на кровати. Женевьева взяла его в руки и огорченно посмотрела на Доминика:

— Можешь себе представить реакцию герцогини Екатерины, или принцессы Софии, или леди Каваног, если бы они увидели, что мадам Делакруа прислуживает пират, который даже не замечает, когда она появляется перед ним в одних панталонах и рубашке?

— Об этом страшно даже подумать! — с притворным жаром подхватил Доминик, помогая ей надеть платье. — Однако поскольку этот скандальный аспект нашей авантюры — лишь верхушка айсберга, не стоит придавать ему излишнего значения. — Повернув Женевьеву к себе спиной, Доминик застегнул крючки и расправил юбку на бедрах.

— Конечно, не стоит. — На секунду Женевьева прильнула к нему, и его руки моментально ответили, сомкнувшись на упругой округлости ее ягодиц. — Не думаю, что участники Венского конгресса, с таким чувством собственной важности кромсающие наполеоновскую Европу, могут допустить даже мысль, что пригрели на своей груди пару авантюристов, склонных к пиратству и которые притворяются супружеской парой потомственных французских аристократов, вернувшихся наконец из изгнания теперь, когда это чудовище Наполеон получил по заслугам. — Женевьева весело рассмеялась. — Тем более что конгресс, похоже, не оправдывает возлагавшихся на него надежд.

Слышал, что сказал князь де Линь? «Этот конгресс не движется вперед, он танцует».

— Да, и он совершенно прав, — весело подтвердил Доминик. — А что касается «этого чудовища Наполеона»… Тебе удалось что-нибудь разузнать во время сегодняшнего свидания с князем Сергеем?

— Да. Талейран, Меттерних и Фуше не верят, несмотря на все горячие заверения, что амбиции Бонапарта удовлетворены предоставленной ему властью над двумя маленькими средиземноморскими островами. А уж они-то его знают. Князь также проговорился, будто на конгрессе шла речь о том, чтобы отправить Наполеона на Азорские острова или, быть может, на остров Святой Елены, — продолжала Женевьева. — Они боятся, что Эльба — слишком близко от Европы и, если император сделает попытку вернуться, на континенте найдется немало людей, которые его поддержат.

Доминик нахмурил брови:

— Если это известие дойдет до Бонапарта, оно подстегнет его в намерении поскорее бежать из ссылки. Думаю, нам придется поторопиться.

— Вот, мадемуазель… то есть мадам. — Вошел Сайлас и поставил на туалетный столик тазик, от которого шел густой пар. — Сделайте-ка горячую примочку.

Женевьева опустила в тазик кончик носового платка и прижала его к прыщику.

— Вам не обязательно называть меня «мадам», Сайлас, поскольку вы-то знаете, что это не правда. Сайлас недовольно хмыкнул:

— Не хочу допустить оговорки на людях, поэтому лучше привыкать называть вас как нужно.

Женевьева пожала плечами. Сайлас был прав, поскольку он единственный, кроме них самих, знал, что