кружочком состригла пышную, роскошную копну. Вышло не слишком красиво, но аккуратно, а главное с такой прической риск выдать себя раньше времени сводился к минимуму. Женевьева надела ту же добытую доброй Амелией одежду, в которой несколько дней назад разговаривала с боцманом и просторный, бесформенный покрой которой позволял надежно скрыть женскую фигуру. Маскарад был дополнен несколькими мазками грязи и дорожной пыли. Если бы кто-то пожелал распознать Женевьеву, это было бы нетрудно, но сейчас, когда никому и в голову не пришло искать ее здесь, она вполне могла проскочить неузнанной.

При виде приближающегося к ним шлюпа раздался низкий взволнованный гул голосов, а вскоре послышались и равномерные выкрики рулевого, задающего ритм гребцам. Женевьева вместе с остальными вскарабкалась на борт, стараясь как можно меньше обращать на себя внимания.

На дальнем конце озера тихо покачивалась на якоре и мерцала в темноте белизной изящная «Танцовщица». Женевьева знала, что остальные корабли покинули бухту еще днем, так как Доминик не хотел рисковать, раскрывая местоположение своего тайного убежища матросам, которых не успел испытать и которые еще не доказали ему свою преданность. Когда шлюп подплыл к фрегату, Женевьева вместе со всеми поднялась на ноги и, стоя в бешено раскачивающейся лодке задрав голову, увидела веревочный трап, свисавший по стене борта. Прежде она всегда лишь становилась на нижнюю ступеньку, а Доминик поднимал ее на палубу, выбирая трап. Теперь предстояло самой взобраться наверх.

Не желая быть последней и обращать на себя внимание, Женевьева протиснулась в середину. Когда она уже ползла по трапу, чья-то крепкая рука подсадила ее с явным намерением помочь. Но от такого грубого прикосновения Женевьева чуть не взвизгнула. Успев вовремя подавить крик, она как можно быстрее полезла вверх, чтобы кому-нибудь еще не пришло в голову помогать ей, перевалилась через борт и очутилась на знакомой палубе «Танцовщицы». Однако на этот раз все здесь показалось ей чужим.

Теперь, когда роль Женевьевы на фрегате была совсем иной, все виделось в другом свете. Она смотрела на окружавшие предметы глазами новобранца, юнги, впервые выходящего в море. Женевьевы Латур, любовницы капитана, больше не существовало. Она машинально перевела глаза на капитанский мостик. Доминик, засунув руку глубоко в карман, стоял там, оглядывая вновь прибывших матросов. В темноте мерцал кончик его зажженной сигары.

— Хозяин корабля, — пояснил кто-то у нее за спиной. — Говорят, лучший капитан, когда-либо плававший в этих морях. Думаю, мы вернемся с хорошей добычей.

Женевьева кивнула и вдруг быстро опустила глаза — взгляд Доминика казалось, задержался на ней, капитан перегнулся через перила и крикнул:

— Эй ты, там, внизу, ну-ка иди сюда!

Сердце у Женевьевы подпрыгнуло чуть ли не к горлу. Она начала дико озираться по сторонам и, к своей радости, поняла, что приказ относился не к ней. Человек, стоявший позади, быстро взбежал на мостик, приглаживая вихор на лбу.

— Да, месье?

Осмотр пополнения оставил у Доминика приятное впечатление. Новички были готовы к испытаниям и выглядели физически крепкими матросами. На «Танцовщице» не должно быть равнодушных и подавленных, таких, кто может струсить под огнем и оказаться неспособным стоять до конца. Достаточно раз дать слабину — и боевой дух упадет. От боцмана Доминик знал, что все эти люди — умелые, опытные моряки и твердо сознают, на что идут, кроме одного мальчишки, чье страстное желание стать морским волком покорило сердце боцмана.

Капитан сразу заприметил юнгу. Костлявый, видно, вечно недоедающий ребенок. Доминик улыбнулся: первая же неделя в море его либо закалит, либо сломит. Боцман верил в суровую справедливость и воспитательный эффект веревочного конца на первых порах обучения.

Женевьеве предстояло приобрести немало знаний и опыта, но самым странным и страшным оказался тот, что она получила в первые же несколько дней. Невозможно сосчитать, сколько раз ей приходилось глотать слезы и горько сожалеть о безумном порыве, толкнувшем ее на это безжалостное, совершенно неподходящее для молодой девушки предприятие. О конспирации, слава Богу, заботиться не приходилось: на Женевьеву никто не обращал ни малейшего внимания, разве что давали пинка, если она путалась под ногами, или колотили, если на девственной белизне верхней палубы, поддерживать, которую было ее единственной обязанностью, обнаруживалось хоть пятнышки грязи.

Собственной койки у нее не было, поэтому приходилось спать свернувшись клубочком в каком-нибудь зловонном углу на нижней палубе, в то время как вокруг стоял страшный гвалт — матросы использовали несколько дозволенных часов для отдыха. Постепенно Женевьева перестала обращать внимание на мужскую наготу, хотя старалась все время лежать, уткнувшись лицом в стену и закрыв глаза. Но вот посещение общественного гальюна превращалось в истинную пытку. Необходимо было осторожно пробираться туда среди ночи, моля Бога, чтобы там никого больше не оказалось. Ну почему она не подумала о такой очевидной проблеме, когда задумывала свое безумное, идиотское путешествие? Нет, когда-нибудь Женевьева все же научится думать, прежде чем очертя голову кидаться туда, где интересно ее любопытному носу.

Присутствие Доминика она ощущала постоянно, хотя была уверена, что он едва замечал неопытного юнгу. Однажды, когда Женевьева в шестой раз после того, как рассвело, драила палубу и холодная, мутная вода хлюпала и пенилась вокруг ее щиколоток, капер прошагал прямо по только что вымытому, еще мокрому участку, оставив на нем грязные следы. Пришлось все начинать заново, пока не увидел боцман — тот никаких оправданий не принимал во внимание, в этом юнга уже убедился на горьком опыте. Соблазн выплеснуть ведро мыльной воды прямо в эту надменную, обтянутую безукоризненно белоснежной рубашкой спину хозяина был почти непреодолим.

Но время для того, чтобы открыться, пока не настало: они были еще недостаточно далеко в море. Женевьева верила: после всего, через что ей пришлось пройти, Доминик не посмеет высадить «юнгу» на берег.

Но на третий день плавания случилось роковое происшествие, вынудившее ее выбросить белый флаг. Стоял жаркий, ленивый полдень, веял лишь слабый ветерок, похожий на дыхание ребенка, флот дрейфовал на неподвижной голубой глади, а матросы, перегнувшись через перила, громко смеясь и аплодируя, наблюдали за представлением, которое устроили вокруг кораблей стаи грациозных дельфинов, исполнявших забавные трюки. Женевьева сидела в давно облюбованном ею укромном уголке за рубкой, куда не проникали прямые солнечные лучи и куда общительные товарищи-матросы жаловали нечасто.

— Эй, парень! — ударил ей в ухо громкий голос. — Иди сюда. Пора устроить тебе боевое крещение.

Женевьева подняла голову и увидела ухмыляющиеся, бронзовые от загара лица. Сердце у нее сжалось при мысли о том, что это не предвещает ничего хорошего. От праздности не знавшие чем заняться, матросы решили покуражиться над робким тощим юнгой.

— Хочешь искупаться, а? — Рука, покрытая черными вьющимися волосами, схватила ее за предплечье и рванула вверх. — Иди-ка поплавай с дельфинчиками.

— Нет! — обезумев от страха, Женевьева затрясла головой.

'Неужели они собираются бросить меня за борт?!» Но кто-то уже поднял ее в воздух, и в следующий миг она увидела под собой простиравшуюся далеко внизу синюю океанскую бездну. Женевьева словно со стороны услышала свой дикий вопль, сопровождавшийся громким матросским гоготом. И вдруг каким-то чудом снова оказалась на палубе.

Доминик, наблюдавший за происходящим с капитанского мостика, улыбнулся, пожал плечами и повернулся к рулевому. Мол, если матросы зайдут в своих буйных шутках слишком далеко, боцман всегда успеет их остановить. В конце концов, на корабле не было ни одного человека, включая и самого капитана, кто не прошел бы в свое время через подобное «боевое крещение».

— Ну если ты, парень, не хочешь поплавать для нас, тогда придется тебе сплясать, — объявил кто-то, и прямо под ноги Женевьеве полетела абордажная сабля, а юнга, снова закричав, отпрыгнул. — Давайте-ка снимем с парня одежду, а то он не сможет как следует танцевать. К тому же она ему все равно велика. — И матросы опять закатились от смеха.

Женевьева бросилась бежать, прорываясь прямо через гогочущий круг и, ко всеобщему удивлению, ухитрилась увернуться от всех пытавшихся поймать ее рук. Матросы рванули вслед за ней, смеясь и зная, что погоня все равно увенчается успехом: корабль был слишком мал, чтобы парнишка мог где-то