Инге.

Все замечает. Инга — мотылек. Я сама всегда старалась оградить дочь от забот и потрясений. А Ника другая. Эта рано узнала почем фунт лиха. Вон у нее глазенки-то совсем взрослые. Что это я разнервничалась? Семья не моя, пусть что хотят, то и делают.

Я-то чего переживаю? Лучше буду радоваться на девчат — вон как они сдружились. И это при том, что Инга — москвичка до мозга костей. Родилась там и выросла. А Ника, напротив, дитя провинции. Со своей скромностью, с ответственностью за всех и вся, с ее ранней домовитостью и серьезностью. Хорошо, что Инга общается с ней. В Москве у девочки мало подруг — со всеми умудряется каким-то образом перессориться. Да и дружить-то, собственно, некогда. Девочка слишком загружена — фигурное катание, английский…"

— Тетя Оксана, можно вас спросить?

Оксана вздрогнула. Она не видела, как подошла племянница.

— Да, милая.

Ника протянула ей горсть темного, почти бордового крыжовника.

— Он сладкий, попробуйте.

Они отошли в тень яблони и сели на лавочку. За кустами крыжовника мелькала Ингина косынка.

— Ну так что ты хотела спросить?

— Теть Оксан, вы на маму обиделись?

— С чего ты взяла?

— Я вижу. Вы приехали из деревни сама не своя. И не шутите, как обычно, и не смеетесь.

— Ну.., просто мне стало скучно. Это ведь не мои родители, а бывшего мужа. Друзей у меня там нет… А почему ты решила, что я с мамой поссорилась?

— Ну, потому что мама бывает раздражительна, может сказать обидное, но на самом деле она не злая, это от болезни. Вы не обижайтесь на нее, она вас очень любит.

— Я и не обижаюсь, Ника. Я все понимаю. Я и приехала потому, что твой отец сообщил, что маме стало хуже.

— Мы очень надеялись, что врач сделает операцию, но…

— Скажи, Ника, а у твоего брата есть девушка?

Ника вскинула на тетку удивленные глаза, а та, наоборот, свои опустила и стала рассматривать маникюр. Ника тоже невольно залюбовалась Оксаниными руками — ухоженными, мягкими, белыми. «Вырасту, у меня тоже будут такие руки», — решила Ника и поинтересовалась:

— А почему вы спрашиваете?

— Мне показалось.

— Вам, наверное, родители рассказали. Мама, когда узнала, была в ярости.

— Почему?

— Потому что у Юли ребенок. Степка. Ему полтора годика.

— Вот оно что! — воскликнула Оксана.

— Она такая красивая. Умеет куклы делать из гипса. И я научилась у нее. Юля такая.., она необыкновенная!

— Слава собирался жениться на ней?

— Конечно! А почему — собирался?

— Да так…

Ника тревожно шарила глазами по теткиному лицу. Не тут ли причина ее странного настроения?

— Тетя Оксана, вы можете мне доверять, я вижу, что вы не такая, как всегда. Они — мама и папа разговаривали со Славиком?

— Нет… — протянула тетя Оксана со странной улыбкой. — В том-то и дело, что нет. Но, думаю, твои родители сделают все, чтобы этот брак не состоялся.

Тетя Оксана решительно поднялась.

— Впрочем, это не нашего с тобой ума дело. Правильно? Собирайте-ка с Ингой огурцы. Иначе у нее живот от крыжовника разболится.

Ника продолжала сидеть, обдумывая только, что услышанное.

— Но ведь Славик любит Юлю! Я, сама видела, я знаю! — наконец горячо возразила она.

— Он говорил об этом маме?

— Нет, что вы! Мама не от него узнала. И не от меня. Он и мне не велел говорить. Это тетя Альбина с тетей Кристиной сказали, им соседи насплетничали.

— Понятно. Ну что ж, Ника, твой брат взрослый человек, он сам разберется. Зови Ингу.

Оксана посмотрела вслед убегающей Нике и снова подумала о том, что хорошо бы Инге побольше общаться с сестрой. Возможно, Инга научилась бы чуткости. Удивительно! Ника стоит горой за брата, который, в сущности, не принимает ее всерьез. Еще раньше, когда Оксана теснее общалась с этой семьей, она замечала, что здесь больше внимания оказывают старшему брату. На Нику обычно шикали, как на котенка, если она пыталась заглянуть в комнату брата, где он делал уроки. Ей не разрешалось прикасаться к его вещам, брать его игрушки. При таком воспитании девочка должна испытывать по меньшей мере ревность.

А она, гляди-ка, оберегает его любовь. Что это? Слепой инстинкт родной крови или же мечта о собственной большой любви?

Родители вернулись через неделю. Мать выглядела довольной — посвежела, загорела. Отец тоже загорел, но был он явно чем-то не то раздосадован, не то озабочен. Мать много и громко говорила, расспрашивая их о домашних делах и рассказывая о деревне.

— А где Славик? — спросила Ника, хотя подозревала, что брат прямо с автовокзала отправился к Юле.

Мать выдержала паузу, едва сдерживая просившееся на лицо торжество, уселась на диван и объявила:

— Славик женился!

Ника, хлопая ресницами, смотрела на мать. Иногда на ту находила охота пошутить, и она, бывало, с абсолютно серьезным лицом могла выдать что-нибудь этакое.

— Мам, ты шутишь? — уточнила Ника.

— Какие уж тут шутки! — Отец махнул рукой и вышел из комнаты.

Ника услышала, как за ним закрылась входная дверь — ушел в гараж.

— Так у него в деревне невеста иди здесь? — встряла Инга. — Ничего не понимаю!

— Наш Славик всюду нарасхват, — похвасталась мать. Она находилась в прекрасном расположении духа.

В какой-то момент Нике даже показалось, что мать сейчас подскочит и выкинет что-нибудь этакое — пройдется колесом, например. Помешал ей только приход сестер Альбины и Кристины. Они толклись в прихожей, едва помещаясь там вдвоем.

— Ну что, ну как? — в унисон выдохнули они и опустились на стулья. Их свистящее от одышки дыхание заполнило паузу.

Мать торжествовала.

— Слава Богу, — степенно и с достоинством сказала она. — Слава Богу, женили.

— Да ну? Удалось?

— А то! Девчонка работящая, деревенская, скромная. Восемнадцать лет. Кровь с молоком.

Ника обернулась и посмотрела на тетю Оксану. Та взирала на теток и мать с каким-то странным выражением лица. Выражало оно что-то вроде брезгливости.

Видимо, не желая выслушивать подробности, она вышла на балкон и позвала с собой Ингу. А Ника осталась стоять, как гвоздями к полу приколоченная. Впрочем, на нее не обратили внимания — мать не видела, а тетки сгорали от любопытства.

— Ну как он? Доволен?

— Славик-то? А что ему? Его-то никто и не спрашивал.

— Ну как же все сладилось?