депутата Альбита и идти домой.

— Приемная!.. Как я сюда попала? — У меня болела голова и тело налилось свинцом. — Какая приемная? И кто вы? — бормотала я.

— Приемная депутата Альбита. Моя фамилия, если это интересует гражданку, — Буонапарт, помощник комиссара, в настоящее время — секретарь депутата Альбита. Часы приема окончены уже давно, и я должен запереть приемную. Правила запрещают кому-либо оставаться на ночь в Доме Коммуны. Поэтому я вынужден просить гражданку проснуться и уйти отсюда.

Дом Коммуны! Альбит!.. Теперь я поняла, где я. Но почему я одна? Где Сюзан?

— А где Сюзан? — спросила я у вежливого молодого человека.

Он засмеялся.

— Я не имею чести знать Сюзан, — ответил он. — Я лишь могу сказать вам, что прием посетителей окончился и уже два часа назад последний посетитель оставил приемную. Кроме меня здесь никого нет, а я должен идти домой.

— Но я должна подождать Сюзан. Извините меня, гражданин Бо…на…

— Буонапарт, — вежливо пришел он мне на помощь.

— Да, гражданин Бонапарт, вы меня извините, но я останусь здесь и буду ждать Сюзан. Мне устроят ужасный скандал, если я вернусь домой одна и скажу, что я ее потеряла в Доме Коммуны. Понимаете?

Он вздохнул.

— Вы ужасно упрямы!

Поставив лампу на пол, он сел рядом со мной на скамью.

— Как полное имя вашей Сюзан и что она хотела от Альбита?

— Ее зовут Сюзан Клари, она жена моего брата Этьена. Его арестовали, и мы пришли просить, чтобы его освободили.

— Минутку… — он встал, взял лампу и исчез за дверью, у которой весь день стоял «архангел». Я пошла за ним. Он наклонился над бюро и перебирал бумаги.

— Если Альбит принял вашу невестку, досье вашего брата должно быть здесь, — объяснил он.

Я не знала, что ответить, и пробормотала:

— Он справедливый и добрый депутат!..

Он поднял голову и насмешливо посмотрел на меня.

— Да, очень добрый, гражданка. Даже слишком добрый! Поэтому гражданин Робеспьер и поручил мне помочь ему…

— О! — воскликнула я. — Вы знакомы с Робеспьером?

Боже мой, человек, который лично знаком с депутатом Робеспьером, с тем, который арестовал и казнил лучших своих друзей, служа Республике!

— А вот досье Этьена Клари, — сказал наконец мой новый знакомый. — Этьен Клари, торговец шелком. Он?

Я кивнула и быстро сказала:

— Но ведь это недоразумение.

Гражданин Буонапарт повернулся ко мне.

— В чем недоразумение?

— В причине ареста, я думаю.

Он напустил на себя важность.

— Правда? Вы так думаете? А за что его арестовали?

— Мы… мы не знаем. Но, уверяю вас, что это недоразумение. — Внезапно мне в голову пришла блестящая мысль. — Послушайте, вы мне сказали, что знакомы с Робеспьером. Не могли бы вы поговорить с ним об Этьене? — Тут мое сердце остановилось, потому что он медленно и важно покачал головой.

— Я не могу и не хочу вмешиваться в это дело. Здесь уже нечего делать. Здесь написано… — он потряс папкой. — Депутат Альбит написал собственной рукой. — Он открыл папку и поднес листок к моему лицу: — Читайте!

Хотя он светил мне лампой, я не могла прочесть ни слова. Буквы прыгали перед глазами, слова сливались.

— Я так взволнована. Прочитайте сами, — сказала я, чувствуя как слезы обжигают глаза.

— Внимательно рассмотрев дело, решил: освободить из-под ареста!

— Это значит… — я дрожала всем телом. — Это значит, что Этьен…

— Конечно, ваш брат свободен. Он уже дома с этой Сюзан и всей семьей, и они, вероятно, уже приступили к ужину. Ваша семья празднует, а о вас забыли. Но… что с вами, гражданка?

Я рыдала. Я не могла остановиться. Слезы лились потоком, и горло было сжато, и я едва могла дышать, но это были не слезы отчаяния, а слезы радости, хотя до сих пор я не знала, что можно так плакать от радости.

— Я счастлива, месье, — едва могла выговорить я. — Я так счастлива!

Чувствовалось, что ему очень неловко и он не знает, как со мной быть. Он суетливо положил досье на стол и стал собирать разбросанные бумаги. Я поискала в сумочке платок, но, видимо, утром забыла положить его. Тогда я вспомнила, что у меня четыре платка в корсаже, и запустила руку в свое декольте. Как раз в это время он обернулся и удивленно захлопал глазами. Из выреза моего платья появились два, три, четыре платка. Вероятно ему показалось, что он видит представление фокусника.

— Я подложила платки, чтобы выглядеть более взрослой, — прошептала я, так как мне хотелось все объяснить ему, ведь он был так добр ко мне! Я сказала:

— Дома все еще считают меня ребенком.

— Вы совсем не ребенок. Вы — молодая дама, — уверял меня Буонапарт. — А теперь я провожу вас домой, так как молодой даме не следует одной идти по городу в столь позднее время.

— Это очень любезно, но я не могу согласиться. Ведь вы собирались домой.

Он засмеялся.

— С другом Робеспьера не спорят. А теперь съедим по конфете и отправимся. — Он открыл ящик бюро и протянул мне коробку. Вишня в шоколаде.

— Альбит всегда держит в бюро конфеты, — объяснил он. — Возьмите еще одну. Вкусно, правда? В настоящее время только депутаты могут себе это позволить. — Он сказал это с горечью.

— Я живу на другом конце города. Для вас это будет большой крюк, — сказала я, когда мы выходили из Дома Коммуны. Но, конечно, я говорила это из вежливости. Я не хотела отказываться от сопровождения, тем более, что я еще никогда не была на улицах одна вечером. А кроме того, мне было с ним приятно.

— Как мне стыдно, что я трусиха, — сказала я немного погодя.

Он слегка пожал мне локоть.

— Я понимаю ваш страх. У меня есть братья и сестры, и я их очень люблю. А сестры может быть даже ваши ровесницы.

Мое смущение постепенно проходило.

— Вы не марселец? — спросила я.

— Вся моя семья, за исключением одного брата, живет теперь в Марселе.

— Я спросила лишь потому, что… потому, что у вас не марсельский выговор…

— Я корсиканец. Изгнанник с Корсики. Уже почти год, как я приехал во Францию с матерью, братьями и сестрами. Мы все вынуждены были покинуть Корсику, спасая свою жизнь.

Это звучало романтично!..

— Почему? — спросила я, затаив дыханье, так хотелось мне узнать подробности.

— Потому что мы патриоты, — ответил он.

— Разве Корсика не часть Италии? — осведомилась я, так как мое незнание географии было беспредельно.

— Господи, разве вы не знаете? Корсика уже 25 лет как вошла в состав Франции, и мы были воспитаны как французские граждане, как французские патриоты. Мы не примкнули к партии, которая хотела уступить наш остров Англии. Год назад английские военные корабли подошли к Корсике, и мы вынуждены были бежать, мама, я и мои братья и сестры.

Его голос звучал мрачно. Он был действительно героем романа. Затравленный, изгнанный, без