взамен предложил компенсацию в миллион риксдалей.

Присланный из Киля пакет на имя графа Розена дошел к нам контрабандой. Дания уступила Швеции Норвегию, исключая Гренландию, Фарерские острова и Исландию. Что касается миллиона риксдалей, король Дании отказался от них. Он не продает Норвегию.

— Наследный принц Швеции и Норвегии, — задумчиво сказала я Розену. Я взяла карту и посмотрела, где Норвегия.

— А Гренландия? — спросила я. Розен показал большое белое пятно на карте.

— Ничего, кроме снега и льда, Ваше высочество.

Я очень рада, что датчане сохранили для себя Гренландию. От Жана-Батиста можно было ожидать, что он заставит меня жить на этом совершенно белом пятне…

Я записываю все это лишь для того, чтобы скрыть свое беспокойство. Жана-Батиста уже нет в Киле. Я не знаю, где он теперь…

Он исчез уже три недели тому назад. Он, кажется, был где-то в районе Рейна. Но он его не перешел. Его след можно проложить по карте до Льежа в Бельгии, Он был там, и граф Браге был с ним. А потом они исчезли. Никто не знает, где они. Многие говорят, что Наполеон, обескураженный и потерянный, обращался к Жану-Батисту за помощью. И что он поспорил с царем, который не хотел признавать границы Франции 1794 года. Парижские газеты пишут, что Жан-Батист сошел с ума. Мари и Иветт, правда, прячут от меня эти газеты, но кто-нибудь из прислуги постоянно приносит эти газеты в гостиную.

В одной статье даже говорится, что отец Жана-Батиста умер, сойдя с ума, что его брат тоже не в своем уме, нет… я просто не хочу повторять это! Тем более теперь, когда я не знаю, где мой Жан-Батист и что он делает.

Из Льежа пришло письмоот камергера графа Левенштейна. Он спрашивает меня, не знаю ли я, где Его высочество.

«Я не знаю, господин камергер, но могу себе представить. Он вернулся из своего добровольного изгнания, мой Жан-Батист. Он вернулся на свою бывшую родину и нашел руины. Я не могу ответить вам, господин камергер, и прошу вас, имейте терпение. Его высочество ведь тоже человек. Оставьте его в покое на несколько дней, таких мрачных дней его жизни, и на несколько таких же мрачных ночей».

Вчера, 29 марта, в половине седьмого утра, Мари вошла в мою спальню.

— Скорее поезжай в Тюильри.

Я посмотрела на нее с удивлением.

— В Тюильри?

— Король Жозеф прислал коляску. Ты должна скорее поехать к Жюли.

Я поспешно встала и оделась. Жозеф назначен комендантом Парижа и пытается спасти город. Жюли подчинилась его приказу не видеться со мной, и мы не видимся с нею уже несколько месяцев. А сейчас такая поспешность…

«Не разбудить ли мне одного из моих адъютантов? Если будить, то которого? Виллата — моего военнопленного, или Розена? Не буду будить никого. Для того чтобы повидаться с сестрой, мне не нужен адъютант», — решила я.

— Я всегда удивлялась, зачем ты таскаешь за собой этого офицера, — ворчала Мари.

Дрожа от утренней прохлады, я ехала по пустынным улицам Парижа. Расклейщики афиш только что наклеили на круглые столбы свежие прокламации. Я остановилась, чтобы прочесть одну из них.

«Парижане! Придите в себя! Поступайте, как ваши братья в Бордо! Призовите на трон Людовика XVIII. Он даст вам мир!» Подписано: «Принц Шварценберг, главнокомандующий австрийской армией».

Двор Тюильри был забит экипажами. Мне пришлось выйти из коляски и пробираться пешком. Я попросила, чтобы обо мне доложили Жозефу.

— Скажите, что приехала его свояченица, — сказала я дежурному офицеру. Он посмотрел на меня удивленно:

— Слушаюсь, Ваше высочество.

Меня еще не забыли в Тюильри!

К моему удивлению, меня проводили в покои императрицы. Когда я вошла в большую гостиную, мое сердце на мгновение остановилось… Наполеон? Нет, нет, только Жозеф, который старался изо всех сил в эту минуту походить на брата. Жозеф стоял возле камина со скрещенными руками и быстро говорил что-то, откинув назад голову.

Императрица, которую теперь называют регентшей, потому что Наполеон оставил ей все полномочия на период своего отсутствия, сидела на диване рядом с м-м Летицией. М-м Летиция накинула на плечи шаль, как крестьянка, в то время как императрица была в дорожном пальто и шляпе.

Мари-Луиза имела вид гостьи, которая только на минуту присела.

Я заметила Менневаля, который был сейчас секретарем регентши, и нескольких членов Сената.

Высокий, стройный, в какой-то фантастической форме, сзади м-м Летиции стоял Жером Вестфальский, младший сын, который в детстве был так прожорлив. Уже давно союзники отняли у него его государство.

Комната была ярко освещена свечами. Их свет смешивался с серым рассветом. В этом печальном освещении комната и все присутствующие казались нереальными, какими-то тенями из сна.

— Здесь, вот здесь все это написано, — Жозеф достал из кармана письмо.

— «Реймс, 16 марта 1814. …не оставляй моего сына и всегда помни, что мне лучше узнать, что он утонул в Сене, чем попал в руки врагов Франции. Судьба Астианакта, пленника греков [20], всегда казалась мне самой страшной. Любящий тебя брат Наполеон».

— Дальше Наполеон пишет, — Жозеф вновь поднес письмо к глазам. — «Держитесь хорошо у стен Парижа. Поставьте по две пушки на батареи у каждых ворот и приставьте к ним Национальную гвардию. У каждых ворот нужно иметь всегда 50 человек, вооруженных военными или охотничьими ружьями, и 100 человек с пиками. Всего 150 человек у каждых ворот».

— Можно подумать, что я не умею считать. Так он пишет мне. И дальше: «Необходимо, кроме того, иметь всегда резерв из 300 вооруженных ружьями или пиками солдат, резерв, который можно быстро перебросить в любую часть города, где будет особенно трудно защищаться. Любящий тебя брат» — подписано — «Наполеон».

Наступило молчание.

— Ну… — Мари-Луиза, спокойная и как будто безразличная. — Ну что же вы решили? Должна ли я уехать вместе с Римским королем или остаться здесь?

— Мадам, — Жером вышел из-за дивана и стал перед ней. — Мадам, вы знаете клятву офицеров гвардии: пока регентша с королем Римским в Париже, Париж не будет сдан!

— Жером, — вмешался Жозеф, — у нас только пики против пушек и почти нет людей, способных сражаться.

— Но гвардия пока еще в порядке.

— Всего несколько сот человек… Но, поверьте, я не могу взять на себя ответственность за судьбу императрицы. Кроме того, народ Парижа… И все-таки, отъезд…

— Как хочешь. Бегство, как ты говоришь, регентши и короля Римского не смогут остаться тайной для народа Парижа, и я боюсь, что тогда… — он не закончил фразы.

— Ну? — спросила императрица.

— Вы должны решить сами, — сказал Жозеф устало. Сейчас он совсем не был похож на Наполеона.

— Я не хотела бы сделать ничего такого, что впоследствии могло бы быть направлено против меня, — заявила Мари-Луиза со скукой в голосе.

М-м Летиция вздрогнула, как от электрического тока. Вот так жена у Наполеона!

— Мадам, если вы покинете Тюильри сейчас, вы можете потерять права свои и вашего сына на корону Франции, — зашептал Жером, наклонившись к ней. — Мадам, отдайтесь под защиту гвардии, доверьтесь народу Парижа!

— Я остаюсь, — сказала Мари-Луиза и стала развязывать ленты своей шляпы.

— Мадам, но письмо Наполеона… Он предпочитает, чтобы его сын утонул в Сене, — почти скулил Жозеф.