себя маленькой и ошеломленной.

– Не знаю, Роберто, – промолвила Пилар. – Я хочу быть с тобой и хочу быть с Говардом. Я люблю вас обоих. А пока мы с тобой болтаем, капитан едет в Лондон. Я люблю капитана и хочу быть ему преданной, но как это возможно, если я знаю, зачем он туда поехал?

– Что ты имеешь в виду, Пилар? Зачем капитан поехал в Лондон?

Она не ответила, и он продолжал:

– Хочет донести на моего дядю! Капитан знает, что он священник! Но почему для этого нужно ехать в Лондон?

Пилар покачала головой:

- Не знаю, что мне делать. Я чувствую, как будто мы впутались в дела, которые не в силах понять. Это и означает становиться взрослым, Роберто? Раньше было гораздо проще. Теперь я должна находиться на какой-то одной стороне, а мне иногда хочется быть сразу на обеих. Неужели так будет и дальше? Я хочу выйти замуж за тебя, но я дала обещание Говарду, а как я могу его обидеть? Я дочь капитана и хочу быть преданной ему, но как я могу позволить отцу прислать сыщиков, чтобы они отвели в тюрьму твоего отца и дядю?

Они прижались друг к другу в темноте.

Бласко походил на человека, пробудившегося от наркотического сна. Он проводил столько времени, размышляя о прошлом, что никогда не заботился о будущем, а когда он нашел Бьянку, то ему вполне хватало настоящего. Теперь все казалось другим. Он нашел Бьянку, нашел Роберто и хотел будущего с ними обоими.

Бласко часто думал о том, чтобы отвезти их в Испанию. Но его гордая мать никогда бы не примирилась с невесткой, которая была известна в округе как цыганка, а Бьянка – не та женщина, которая будет молча терпеть оскорбления.

Но в данный момент его беспокоила не будущая вражда между матерью и женой, а теперешняя проблема: как уберечь семью от катастрофы. Эти месяцы были полны радости, но ему и Доминго грозила страшная опасность. Если их схватят и казнят, что будет с его семьей? Теперь выглядело не только странным, но и зловещим то, что их с Доминго освободили из тюрьмы, позволив продолжать свою деятельность: Доминго – как испанскому священнику, а ему – как испанскому шпиону.

Еще более странным казалось то, что они как бы случайно очутились в том самом месте, где жили Исабелья и Бьянка, и место это служило центром подготовки Англии к войне.

Подобные вещи не происходят случайно. В этом заключался какой-то глубокий смысл, чреватый опасностью, и если Бласко хотел спасти свою семью и себя, то он должен был выяснить, что это за опасность, и действовать с величайшей быстротой.

Доминго писал множество донесений, которые Чарли Монк отвозил в дом на пустоши, где передавал человеку, доставлявшему их в неизвестное место назначения. Бласко не сомневался, что эти донесения содержат сведения об английских кораблях, которые он добывал в гаванях, и о Плимуте: зашифрованная Доминго информация каким-то образом переправлялась в Испанию, для которой она, безусловно, представляла огромную важность.

Возможно ли, что англичане оказались настолько глупы, позволив арестованному ими человеку- иезуиту, чьей целью было распространение католической веры, – выйти на свободу и продолжать действовать в такое тревожное время?

Бласко пришла в голову еще одна мысль. Сведения с обеих сторон поступали в Харди-Холл. Священники, которых принимали в доме, привозили эти сведения с собой в расчете посеять надежду в сердцах тех, кто трудился в Англии на благо победы Испании над этой страной и установления в ней католичества.

Предположим, что люди, отпустившие на свободу его и Доминго, были не так глупы, как ему казалось. Предположим, они многое знали о прошлом Доминго. Могли ли они знать, что он собирался жениться на Исабелье, что она была похищена Эннисом Марчем и жила неподалеку от Плимута? Возможно, они считали ловким ходом послать Доминго и его брата в Харди-Холл, где они могли бы встретиться с Исабельей? Было ли им известно, что Исабелья и другие испанские женщины из дома капитана посещали Харди-Холл для исповеди и причастия, что друзья этих женщин пользовались бы полным доверием, и, следовательно, любые сведения об Испании, поступающие в дом, не стали бы от них утаивать?

Но какой во всем этом смысл? Предположим, сведения, собранные им самим, закодированные Доминго и доставленные Чарли в дом на пустоши, отправлялись не в Испанию, а в Лондон. С какой целью? Это всего лишь доказывало бы, что он и его брат – шпионы короля Испании. Но их противники и так об этом догадались. Они арестовали их и могли предать смерти как священника и шпиона во имя правосудия.

Нет, для Лондона представляли интерес сведения об Испании. Бласко пытался вспомнить все, что он слышал. Где собирались испанские корабли. Сколько людей трудилось днем и ночью в Кантабрико и на реке в Севилье. В какой гавани стоит самый большой испанский корабль «Реганса». Как испанцы строят маленькие суда для перевозки лошадей и артиллерии. Они узнали о смерти адмирала Санта-Круса и о решении короля назначить командующим армадой герцога Медину-Сидонию, [68] прежде чем это стало общеизвестным. Полезные и важные сведения для тех, чьей задачей была подготовка к встрече испанского флота.

Если кто-то в Харди-Холле работает на Англию, то ему нужно войти в доверие к сторонникам Испании. Это означало, что в доме присутствует английский шпион.

На такую роль, по мнению Бласко, мог претендовать только один человек: Чарли Монк.

Чем больше Бласко об этом думал, тем больше убеждался в своей правоте. Он вспоминал, как Чарли встретил их в Париже, как доставил их в Англию и привел в дом, где они были схвачены. Чарли был человеком, чьи добродушие и веселость вызывали доверие. Он был бы весьма полезным шпионом. Каким образом он оказался у них под рукой, готовый оставить службу у хороших хозяев, чтобы отправиться с ними в Девон?

Это казалось настоящим кошмаром. Они искренне привязались к Чарли. Он был таким услужливым и дружелюбным, таким хорошим собеседником!

Но чем больше Бласко думал о Чарли, тем большие подозрения он у него вызывал. Чарли трудно было назвать фанатичным католиком. Он посещал мессу, ходил на исповедь, но относился к своей религии несерьезно. Именно отсутствие серьезности подтверждало подозрения Бласко. Он представил себе Чарли молящимся, стоя на коленях. Бласко никогда не видел, чтобы Чарли делал это без откровенного веселья, которое ни один добрый католик не позволил бы себе в вопросах, касающихся его веры.

Было и еще кое-что – выражение честности, которому они так доверяли. Причина в том, что эта честность была вполне искренней: Чарли не испытывал угрызений совести. Он не виноват, если его принимали за предателя своей страны. Это объясняло, почему их оставили в покое. Капитан побывал в Плимуте, требуя принять меры к испанцам, живущим в Харди-Холле, но никаких мер не последовало. Испанцев не трогали, потому что они выполняли полезную работу для Англии. Возможно, какое-то время они будут в безопасности, но война подступала все ближе, и Бласко не сомневался, что их схватят, как только она разразится. Тогда конец его счастью с Бьянкой. Он и Доминго погибнут смертью предателей.

Бласко не мог порицать англичан. Это было бы справедливо. Шпионов казнили как изменников.

Как бы хорошо освободиться от этого кошмара и жить своей жизнью вместо того, чтобы служить агентом и марионеткой монархов и вельмож! Освободиться от вражды, черной тучей нависающей над Европой. Она будет нависать там, покуда весь мир не станет католическим или протестантским или покуда люди не научатся жить в мире.

«Я мог бы жить спокойно и счастливо, – думал Бласко, – бок о бок с людьми, которые молятся по- другому и даже другому Богу». Он думал о жизни в Вирджинии или Флориде с Бьянкой, Роберто, Пилар, Говардом, Бесс, Исабельей, Доминго… Счастливая семья, живущая в мире и согласии, проводя время в увлекательных спорах, где каждый свободно высказывает свою точку зрения.

Бласко начал наблюдать за Чарли. Разве он не всегда оказывался рядом, когда в Харди-Холл прибывали посетители чтобы провести там ночь, прежде чем продолжать путь? Разве не он усердно прислуживал этим посетителям? Разве не он участвовал в их доставке? Разве не проезжал с ними первые несколько миль, чтобы показать дорогу?

Бласко прислушивался, как Чарли разговаривает с этими людьми. Он всегда начинал с одних и тех же