когда он кончил, она разразилась слезами и долго плакала и рыдала. И когда она смогла говорить, то сказала:

— Сэр Ланселот, вот теперь я вижу, что ты просто коварный рыцарь-изменник и любодей, что ты любишь и целуешь других женщин, а меня презираешь и ставишь ни во что. Знай же, что, раз мне открылась твоя измена, теперь я уже никогда больше не буду тебя любить, ты же не дерзай никогда более показаться мне на глаза. Сей же час я освобождаю тебя от службы при нашем дворе, и больше ты никогда сюда не возвращайся. Я лишаю тебя моего общества, и ты под страхом смерти никогда уже больше на меня не взглянешь!

И сэр Ланселот ее покинул в столь глубокой тоске, что едва держался на ногах от горя и печали. И призвал он к себе сэра Борса, сэра Эктора Окраинного и сэра Лионеля и рассказал им, что королева запретила ему оставаться при дворе и что он намерен отправиться к себе на родину.

— Любезный сэр, — сказал сэр Борс Ганский, — мой совет вам, не покидайте эту страну. Ведь вы должны помнить, кто вы:

самый прославленный изо всех рыцарей мира, свершитель многих славнейших подвигов. А женщины в своей поспешности нередко совершают поступки, в которых потом горько раскаиваются. И потому мой вам совет — садитесь на коня и поезжайте к доброму отшельнику, что обитает здесь по соседству от Виндзора, а некогда был славным рыцарем по имени сэр Брастиас. И у него подождите, пока я не сообщу вам добрые вести.

— Брат, — сказал сэр Ланселот, — уж конечно, мне самому не хочется уезжать из этого королевства, но королева так сурово корила меня, что, боюсь, никогда больше не будет уже она моей дамой.

— Не говорите так, — отвечал сэр Борс, — ведь она уже много раз на вас гневалась, а потом сама же первая раскаивалась.

— Это правда, — сказал сэр Ланселот, — и оттого я поступлю по вашему совету: возьму коня и доспехи и отправлюсь к отшельнику Брастиасу и там останусь до тех пор, пока не услышу от вас новых вестей. Но прошу вас, любезный брат, если только возможно, возвратите мне любовь госпожи моей королевы Гвиневеры.

— Сэр, — отвечал сэр Борс, — вам нет нужды говорить мне это, ибо вы знаете, что я сделаю все возможное, дабы утешить вас.

И с тем сэр Ланселот вдруг уехал, и ни одна душа не знала, куда он исчез, кроме одного лишь сэра Борса. А королева, когда сэр Ланселот уехал, не показала и виду, что горюет, ни родичам своим и никому при дворе, но знайте, что в глубине души она, как повествуется в Книге, горько призадумалась. Однако держалась она гордо, словно бы не было у нее на сердце ни заботы, ни опасения.

Вскоре задумала королева задать в Лондоне малый пир для рыцарей Круглого Стола, и все лишь для того, чтобы показать, что ей так же милы все остальные рыцари Круглого Стола, как и сэр Ланселот. И был на том пиру только сэр Гавейн со своими братьями: сэром Агравейном, сэром Гахерисом, сэром Гаретом и сэром Мордредом. Был там также сэр Борс Ганский, сэр Бламур Ганский и сэр Блеоберис Ганский, сэр Галихуд и сэр Галиходин, сэр Эктор Окраинный и сэр Лионель, сэр Паломид и сэр Сафир, его брат, сэр Лакот Мальтелье, сэр Персиант, сэр Айронсайд, сэр Брандель, сэр Кэй-Сенешаль, сэр Мадор де ла Порте, сэр Патрис, рыцарь из Ирландии, сэр Алидук, сэр Аскамур и сэр Пионель Свирепый, кузен доброго рыцаря сэра Ламорака, которого сэр Гавейн и его братья предательски убили.

Были эти двадцать четыре рыцаря приглашены отобедать с королевой, и в назначенном месте ожидало их славное пиршество и яства всевозможные без счета.

Но у сэра Гавейна было одно обыкновение: он и на обед и на ужин каждый день ел непременно плоды и фрукты, а из них более всего любил яблоки и груши. И потому, кто бы ни угощал, ни потчевал сэра Гавейна, заботился неизменно, чтобы перед ним стояли отборные плоды. Позаботилась о том и королева: чтобы угодить ему, она повелела доставить на обед лучших плодов и фруктов.

Был этот сэр Гавейн по природе рыцарь весьма горячий, а сэр Пионель его ненавидел за убийство родича своего сэра Ламорака, и потому, из чистой злобы и ненависти, сэр Пионель напитал ядом несколько яблок, желая отравить сэра Гавейна.

Дело было уже к концу обеда, и случилось, на беду, что потянулся за яблоком добрый рыцарь сэр Патрис, родич сэра Мадора де ла Порте, ибо он был разгорячен выпитым вином. И как раз случилось ему, на беду, взять отравленное яблоко. Лишь только съел он его, как начал пухнуть, и наконец его разорвало, и упал среди них мертвым сэр Патрис.

Повскакали тут все рыцари со своих мест из-за стола, стыдом и гневом разъяренные до безумия, ибо они не знали, что сказать, ведь пир и обед устроила королева Гвиневера, и они все подозревали ее.

— Госпожа моя королева! — воскликнул сэр Гавейн. — Знайте, что это угощение предназначено было мне, ведь все, кто знаком со мною, помнят, как я люблю плоды и фрукты. И теперь я вижу, что едва не принял смерть. И потому, госпожа, боюсь, как бы не было вам великого позора.

А королева стояла молча, ибо она была так глубоко смущена, что не знала, как ответить.

— Так этому не должно кончиться, — сказал сэр Мадор де ла Порте, — ибо я потерял здесь славного рыцаря из моего рода, и потому за такой позор и оскорбление я буду искать отмщения!

И сэр Мадор при всех открыто обвинил королеву в смерти своего кузена сэра Патриса.

Они же все стояли молча, не желая говорить против него, ибо велики были их подозрения против королевы, ведь обед тот задала им она. А королева была в таком смятении, что могла только плакать и рыдать, пока не упала в обморок.

Между тем на шум и крики явился туда сам король Артур, и, когда он узнал о случившейся беде, он весьма опечалился.

А сэр Мадор молча стоял перед королем, обвинив королеву в предательстве. Ибо в те дни нравы были такие, что всякое коварное убийство почиталось государственной изменой.

— Любезные лорды, — молвил король Артур, — я очень сожалею об этой беде, но обстоятельства здесь таковы, что сам я не могу принять участия в этой распре, ибо мне должно оставаться справедливым судьей. Однако мне весьма жаль, что я не смогу сразиться за мою супругу, ибо, по моему мнению, это зло сотворено не ею. И потому, я надеюсь, она не будет опозорена, но какой-нибудь добрый рыцарь вызовется положить жизнь свою за королеву, чем ей сгореть на костре по облыжному обвинению. Поэтому, сэр Мадор, не будьте столь поспешны, ибо, клянусь Богом, может еще статься, что у нее найдутся друзья, готовые за нее заступиться. Назначьте же по своему желанию день поединка, и она найдет какого-нибудь доброго рыцаря, который ответит на ваш вызов, а иначе позор мне и всему моему двору.

— Мой милостивый государь, — сказал сэр Мадор, — прошу у вас прощения, но хотя вы и король наш, но в этом деле вы такой же рыцарь, как и мы, и вы так же, как и мы, давали рыцарскую клятву. И потому, прошу вас, не гневайтесь, но среди двадцати четырех рыцарей, которые были званы на этот обед, ни одного нет, кто не питал бы подозрений против королевы. Что скажете вы, лорды? — спросил сэр Мадор.

Они стали отвечать один за другим, и все говорили, что не находят извинения королеве за устроенный ею обед и что либо в несчастье повинна она, либо кто-нибудь из ее слуг.

— Увы! — сказала королева, — я устроила этот обед не по злым побуждениям, но лишь по добрым, и да поможет мне всемогущий Иисус в моей правоте, только у меня никогда не было на уме зла, и в том полагаюсь я на волю Божию.

— Господин мой король, — сказал сэр Мадор, — я прошу вас, как есть вы справедливый король, назовите мне день, в который должно свершиться возмездие.

— Хорошо, — сказал король, — ровно через четырнадцать дней смотрите явитесь на коне и во всеоружии на луг близ Винчестера. И если найдете там рыцаря, готового встретиться с вами в поединке, то бейтесь во всю мочь, и Бог да пошлет правому победу. Если же не окажется там рыцаря, готового к бою, то в тот же самый день должна будет принять смерть на костре моя королева, и она будет ожидать там суда.

— Я удовлетворен, — сказал сэр Мадор. И все рыцари разошлись кто куда. Когда же король и королева остались одни, король спросил ее, как все произошло.

И отвечала королева: