присутствии этого огромного человека, помазанника Божия – почти так же, как в присутствии Ральфа.

Король улыбнулся, и его тяжелое, безобразное лицо необычайно похорошело.

– Значит, вы будете сестрой, дорогая. А теперь не желаете ли принять еще двух гостей? Джеймс и Руперт здесь, хотят засвидетельствовать вам свое почтение.

– Буду весьма польщена, – ответила Аннунсиата, и это не было формальной благодарностью. Внимание короля было почетным, но внимание членов его семьи, да еще выраженное таким образом, ценилось еще больше. Принц Руперт и герцог Йоркский вошли в комнату и выразили свое почтение, каждый по-своему – герцог с сухой официальностью, которая скрывала его смущение и беспокойство, а принц – с серьезной мягкостью, которая ничего не скрывала. Прежде чем они ушли, король сказал:

– Я еще не спрашивал лорда Баллинкри, но думаю, он не станет возражать, если Джеймс и Руперт будут восприемниками детям. Что вы скажете на это?

Глаза Аннунсиаты блеснули, как звезды.

– Это было бы великолепно, ваше величество, – проговорила она. Все трое Стюартов улыбнулись, поклонились и вышли.

После их ухода в спальню Аннунсиаты хлынул настоящий поток посетителей. Аннунсиата произвела сенсацию – почти умирая, и все же родив близнецов, которые к тому же были подозрительно похожи на короля, и сам король со своим братом и кузеном посетил ее. Никому не хотелось появиться у леди Баллинкри последним, никому не хотелось принести самый незначительный подарок, никто не решался высказать неодобрение – ведь детей все хвалили, никто не решался упустить последующие сплетни о том, что дети поразительно похожи на его величество. К леди Баллинкри явились все, вплоть до самой леди Каслмейн, принесли подарки и расселись у постели, поглощая печенье и сласти, потягивая вино и кодл, в то время как их глаза обегали комнату, чтобы оценить ее убранство, уши были настороже, а языки работали без умолку. Некоторые из гостей были более приятны Аннунсиате, но она любезно приняла даже тех, кого терпеть не могла, ибо если они знали цену ее серебряным кувшинам и жемчужному браслету, подаренному королем, то и Аннунсиата знала цену их вниманию и благоволению.

Леди Каслмейн принесла набор серебряных вилок с ручками из слоновой кости и проявила великодушие, не став объяснять, для чего они предназначаются. Она пробыла у постели недолго и держалась гораздо приветливее, чем ожидала Аннунсиата, особенно после того, как увидела детей.

– Люди всегда говорят то, что им вздумается, мадам, – произнесла леди Каслмейн. – Не стоит обращать слишком много внимания на сплетни, но и пренебрегать ими нельзя. Однако я повидала слишком много детей Его величества, чтобы дать отпор любым подозрениям насчет ваших детей, если таковые возникнут в моем присутствии.

– Буду весьма благодарна вашей светлости, – ответила Аннунсиата, и леди Каслмейн слегка поклонилась, не вставая с кресла, а потом вновь откинулась на спинку, сложив руки на коленях, чтобы подчеркнуть свой округлившийся живот. Все знали, что Барбара ждет ребенка от короля, и помнили, что она поклялась рожать в Хэмптон-корте. Она славилась такими отчаянно-дерзкими выходками, и Аннунсиата почувствовала жалость к леди Каслмейн, поскольку той все время приходилось бороться за свое положение. Однако Аннунсиата ничем не выразила свою жалость, ибо она стала бы сильнейшим ударом для графини. Тем не менее чувствовалось удовольствие Барбары от того, что у Аннунсиаты не было никаких намерений насчет короля и детей.

Почти следом за леди Каслмейн появились леди Шрусбери и леди Карнеги – две самые скандально известные придворные красотки. Обе были одеты по последней моде и накрашены так смело, что привели Аннунсиату в некоторое изумление, ибо дело происходило днем и поблизости не было мужчин. Конечно, после визита они собирались где-нибудь поужинать или поиграть в карты. Аннунсиата предположила, что дамы явились только потому, что наносить подобные визиты было модным, и им было скучно делать что- либо не по моде. Аннунсиата никогда не была особенно близка с ними, главным образом потому, что не входила в круг знакомых этих дам.

Осмотрев подарки, принесенные предыдущими гостями, и показав свои собственные подарки, дамы попросили разрешения взглянуть на детей.

– Очень милы, – заключили дамы, обменявшись удовлетворенными взглядами. – Похожи на своего отца – вы не находите?

Аннунсиата почувствовала раздражение.

– Король считает, что они похожи на свою мать, – ответила она, – а что касается меня, я считаю их похожими на самих себя. Разве для вас не все дети выглядят одинаково, мадам?

– О, конечно – все они невозможные обезьянки. Только немного подрастая, они становятся забавными. Полагаю, вы хотите отослать их на воспитание куда-нибудь в провинцию? Или, вероятно, вы сами отправитесь туда вместе с малютками?

– В настоящее время я не собираюсь покидать двор, – спокойно отозвалась Аннунсиата.

– А что думает о своем потомстве его светлость? Неужели он еще не видел собственных детей?

– Конечно, видел, – с оттенком возмущения ответила Аннунсиата. – Он почти все время был со мной.

Леди Карнеги приподняла бровь.

– Вот как? Должна признаться, вы удивили меня. Не думаю, чтобы он был в состоянии помнить о вас после вечеринки.

– Какой вечеринки? – удивленно переспросила Аннунсиата. Леди Шрусбери переглянулась с подругой, а затем проговорила подчеркнуто сухо, как будто речь шла о непристойном поступке.

– Видите ли, бедняжка лорд Баллинкри был так обеспокоен, когда у вас начались роды... Боже правый, мы все беспокоились, что вы можете умереть, мадам...

– Бедняжка был прямо-таки как натянутая струна, поэтому его добрые друзья заставили его немного выпить – о, разумеется, он возражал...

– За первым бокалом пошел второй... – опять подхватила леди Шрусбери. – В конце концов бедный лорд Баллинкри так и не смог протрезветь, пока вы рожали. Последнее, что я слышала – он проспал целый день и даже не узнал, что стал отцом.