Почувствовав, как слезы наворачиваются ей на глаза, Аннунсиата молча кивнула. Руфь с неожиданной добротой оглядела дочь.
– Ты очень красива, моя девочка, ты знаешь это? – ласково произнесла она. – Запомни это как следует. Красота – дар Божий, но она еще и тяжелое бремя, и ответственность. Мужчины захотят завладеть твоей красотой. Не отдавай ее с легкостью, – Аннунсиата кивнула еще раз, глядя в глаза матери. Руфь продолжала более строгим тоном: – А теперь перейдем к практическим делам. У тебя есть дорожное платье, а остальную одежду ты должна сшить в Лондоне. Не стоит готовить ее здесь. Посоветуйся с Люси. Деньги, которые я посылаю с тобой, ты должна отдать Ричарду, как только приедешь к нему. Он будет выдавать тебе карманные деньги, платить за одежду и все, что тебе потребуется. Люси поможет тебе найти горничную – ни одна из наших не годится. Хетти и Мэг поедут с тобой, и ты отошлешь их назад вместе с другими слугами, как только окажешься в Лондоне. Ричард позаботится о твоей лошади.
– Да, мама, – сказала Аннунсиата.
– Ричард и Люси отвечают за тебя, поэтому слушайся их, делай все, что они скажут.
– Да, мама.
– Не забывай о вере: молись утром и вечером, читай молитвенник, принимай причастие. Живи так, как будто каждый день – твой последний день на земле.
– Да, мама.
– Носи этот крест и помни, что я говорила тебе. Пиши мне как можно чаще.
– Да, мама, я буду писать. Мне будет скучно без тебя, – девушке хотелось обнять мать, но Руфь держалась так строго и холодно, что это было невозможно.
– Думаю, ты будешь умницей, – заключила Руфь, окидывая дочь странным взглядом. – Я горжусь тобой, Аннунсиата, – не знаю, говорила ли я тебе когда-нибудь об этом. И ты будь горда собой. Ты знаешь, почему я посылаю тебя в Лондон.
– Найти мужа, – смело ответила Аннунсиата. Руфь не улыбнулась, просто кивнула в подтверждение.
– Ты красива, и можешь стать очень богатой. Ты должна возвыситься в мире, а для этого тебе необходимо найти мужа. Женщины-одиночки нашего круга не пользуются уважением. В Лондоне ты найдешь себе более подходящую пару, чем здесь. Выбирай осмотрительно, и я поддержу твой выбор.
– Спасибо, мама, – прошептала Аннунсиата. Руфь возложила на ее плечи тяжкую задачу – найти хозяина для Шоуза. Неужели Руфь устала управлять поместьем в одиночку, удивилась она. Девушка умоляюще посмотрела на мать.
– Кто был моим отцом? – внезапно спросила она. Всю напряженную минуту она думала, что Руфь скажет ей правду, но та ограничилась коротким ответом:
– Он был джентльменом – это все, что тебе надо знать.
Эдуард сидел в гостиной ректора церкви Святого Стефана, в Уиндикирке, просматривая свои записи о разговоре со Скривеном, церковным старостой. Работа приносила ему сознание удовлетворенности собой. Снаружи ярко светило сентябрьское солнце, озаряя серые камни церкви и листья громадных конских каштанов, уже начинающих желтеть. Внутри, в гостиной, все было мирно и спокойно. Эдуард расположился в лучшем кресле, какое только нашлось в доме, недавно вновь обитом красным бархатом. Кроме того, ему отвели лучшую спальню, в которой он сладко выспался на тончайших льняных простынях. Приятные ощущения у Эдуарда вызывал один из лучших говяжьих пудингов, какие ему доводилось пробовать, уютно устроившийся в желудке, залитый пинтой отличного рейнского вина, которое было подано к обеду у ректора. В чистой конюшне Байярд смаковал овес и душистое клеверное сено.
Эдуард счастливо вздохнул. Жизнь комиссара по делам благотворительности казалась ему сущим раем. Он оправил свой бархатный камзол и завернул кружево рукава, чтобы не запачкать его чернилами, прежде чем начал писать. Он был хорошо одетым, сытым, отдохнувшим и уважаемым и выполнял работу, достойную его, которая, как свято верил Эдуард, вскоре должна была принести ему вознаграждение.
– Итак, мастер Скривен, расскажите мне о «хлебных деньгах» Льюиса.
– Сэр, Льюису принадлежал этот парк, – начал Скривен тихим, размеренным голосом. Церковный староста считался важной персоной в приходе, и Скривен ревностно выполнял свои обязанности. Едва услышав, что в Уиндикирк должен приехать комиссар, Скривен бросился встречать его, и Эдуард еще не успел спешиться, как Скривен уже стоял неподалеку, готовый сообщить о делах благотворительности в его приходе.
– Вон тот парк? Где стоит большой дом?
– Верно, сэр. Умирая, Льюис оставил завещание, по которому два фунта, двенадцать шиллингов и шесть пенсов ежегодно выделяются на хлеб для бедняков.
– Когда это было? Когда он умер?
– Минутку, дайте мне вспомнить... ректор помнит лучше меня, но это было еще при старом короле. В день Святого Михаила будет уже тридцать лет, как я служу церковным старостой, а до меня старостой был старый Бен Хоскинс – хлеб на деньги Льюиса стал раздавать еще он.
– Отлично. Продолжаем. Откуда берутся эти деньги?
– Мастеру Льюису принадлежал доход с двух участков площадью семь акров, расположенных у дороги на Шерборн. Его дочь продала эти участки Уиллу Мастерману вместе с другими землями двадцать лет назад.
– И этот Мастерман регулярно выплачивает деньги?
– Конечно, сэр, в начале каждой четверти года, без задержек. Я прихожу к нему домой, и он передает мне деньги, а я иду прямо сюда и отдаю их ректору. Ректор хранит деньги, и каждое воскресенье дает мне шиллинг, и мы вместе с Томом – Томом Смитом, вторым старостой – покупаем булки ценой в один пенни, а после утренней службы раздаем их семьям бедняков, которым мы сочтем нужным дать их, сэр.
– Сколько булок приходится на человека?
– Одна, сэр, иногда две – по-всякому бывает. Миссис Клегторп мы иногда даем две булки, потому что у
