Она с минуту подумала и затем, решив, что такая искренность не может быть опасной, пожала плечами.

– Наверное, – ответила Диди и невольно улыбнулась.

– Тогда мы останемся пить чай, а потом я свожу вас в «Мятный ликер», – сказал он, явно стараясь ее задобрить, в чем и преуспел. – И обещаю, больше я никогда не заговорю с вами о деньгах.

Диди вернулась домой в четыре утра. Джойс, в ночной рубашке и в сверху накинутом халате, все еще не ложилась спать. Она хотела знать, где была Диди, с кем была, и, как Диди и опасалась, вся кипела от ярости.

– Не для того я многие годы мучилась с твоим отцом и его родителями, чтобы ты сбежала неизвестно с кем, – сказала Джойс, не помня себя от гнева. Диди была ее единственным ребенком, и она, в буквальном смысле слова, жила только для нее. Она совершенно растворилась в любви к дочери и желала для нее самого, caмого лучшего. И она просто не могла позволить Диди испортить столь тщательно спланированное будущее под влиянием минутного каприза. – Ты больше не будешь встречаться со Слэшем Стайнером. Никогда! Ты поняла?

– Мамуля, – ответила Диди своим самым послушным тоном, растягивая слоги, как в школьные времена, и зная, что мать ненавидит, когда ее зовут «мамуля». Джойс это слово очень напоминало слово «мумия». В восторге от замечательного, интересного вечера и своей явной победы над Слэшем Диди чувствовала отвагу, уверенность в себе и неподвластность никаким влияниям. – Мне двадцать лет. И я в состоянии понять, чего мне хочется.

– Ты не можешь себе этого позволить, ведь ты носишь обручальное кольцо, – оборвала ее Джойс. Она отдала молодость, энергию, всю свою жизненную силу, только чтобы выбраться из захудалой лачуги в сорняках позади бензоколонки, где когда-то жила с родителями. Она долгие годы несла бремя безрадостного брака, живя с таким же несчастным, как она сама, замкнутым мужем, терпела во все вмешивающихся прижимистых свекровь и свекра, которые не любили открывать кошелек. И все это она выстрадала вовсе не для того, чтобы беспечно отвернуться и позволить Диди попрать ее пожизненную жертву.

– Тогда я отделаюсь от кольца, – сказала Диди, как самая настоящая бунтовщица: она вдруг почувствовала, что готова послать к черту и кольцо и сам благоприличный брак, который оно предвещало. Она взялась за кольцо, словно хотела сорвать его. И какое-то мгновение Джойс боялась, что она именно так и сделает.

– Диди! Твое кольцо! Не надо! Подумай о будущем! При этих словах Диди словно опомнилась и ужаснулась того, что собиралась сделать.

– Извини, – сказала Диди, больше не пытаясь снять кольцо и сразу же раскаявшись. Мать и дочь связывала еще и теснейшая дружба, и выражение ужаса на материнском лице отрезвило Диди. Может быть, она действительно провела самый замечательный вечер в жизни, но Диди не желала идти против матери. Ведь в конце концов все эти годы они с ней лелеяли одни и те же мечты о будущем, ожидающем Диди. – Я ничего подобного не имею в виду. И никогда не сниму кольцо Трипа. Никогда!

Затем она порывисто наклонилась, обняла мать и, целуя, пожелала ей покойной ночи, а потом скрылась в свою спальню, где вместо того, чтобы тратить время на сон, старалась припомнить все до мелочи, что ей сказал Слэш и что она говорила ему. Ей еще никогда не приходилось так чудесно проводить время с кем- либо еще, и ее волновала мысль, а что бы она почувствовала, если бы поцеловала его.

Но она, конечно, никогда себе этого не позволит.

Джойс тоже не заснула в ту ночь. На рождественском приеме она обменялась с ним несколькими словами и чувствовала, что его костюм от демократической фирмы дешевого готового платья «Брукс Бразерс» скрывает соответствующую сущность. Она сама была в окружающей среде посторонней и прекрасно поняла, что он не подходит фирме «Ланком и Дален». И она также поняла, заметив, как он смотрит на Диди, что это не просто любезное обращение с дочерью босса. Когда она сказала об этом Расселу, он стал защищать Слэша.

– А почему Диди нельзя с ним говорить? – сказал он, начисто отвергая опасения Джойс насчет мотивов поведения Слэша. Слэш принес с собой дуновение новой жизни, вдохнул новые силы в старую фирму, и его клиенты были от него в чрезвычайном восторге. Чем больше Рассел наблюдал за Слэшем, тем более убеждался, что поступил совершенно правильно, предложив ему работу. – Слэш Стайнер был на этом приеме самым интересным человеком, – сказал Рассел. И, сидя в гостиной с опущенными занавесками, куря сигарету за сигаретой, Джойс задавалась вопросом: была ли Диди со Слэшем в постели. Не то чтобы это обстоятельство очень ее беспокоило. Дело не в сексе вообще. Ее беспокоило то, насколько Диди будет сексуально покорена им, потому что Джойс не сомневалась: Слэш Стайнер, такой энергичный работник, наверное, очень хорош и в постели. И она желала, чтобы десятое мая, дата свадьбы, наступило бы через пять часов, а не через пять месяцев. На следующее утро Диди извинилась перед матерью за доставленное ей беспокойство и заверила, что вечер, проведенный вместе со Слэшем, был абсолютно невинен. Мать извинение приняла, но казалась не слишком убежденной ее заверением, будто ничего дурного не было.

– Даже если все было так невинно, – сказала, сомневаясь, Джойс, – но ты ведь отправилась провести время не с Трипом, а с кем-то другим, и это выглядит не совсем правильно.

Рассел слушал обмен мнениями между матерью и дочерью молча, но Диди заметила, что отец совершенно не был уязвлен тем, что она ушла повеселиться со Слэшем. Au contraire.[9]

В 1964 году начался четырехлетний период, который позднее будет назван шестидесятыми годами. Его назвали временем молодежного бунта. Оно как бы сосредоточилось па интересах молодых: их музыке, одежде, сексе, танцах и способах шокировать старшее поколение. Поведение молодежи совершенно переменило прежние представления о любви и деньгах.

В 1960 году появились в продаже противозачаточные пилюли, и к 1964 году любовь уже не ассоциировалась обязательно с браком, по все чаще и больше – с сексом. Четырежды занявшая первое место в симпатиях слушателей пластинка «Беби, мне нужна твоя любовь» не оставляла сомнений в том, что любовь, в которой нуждаются, отнюдь не платоническая. Джули Кристи в фильме «Милашка» явно жила с человеком, за которым не была замужем, и Ленни Брюс, хотя и пострадал впоследствии за это, употреблял непечатные выражения при стечении публики и находил широкую, сочувственную поддержку среди молодых и хиппующих.

Теперь, когда индекс Доу был близок к отметке 900 и Конгресс проголосовал за снижение налогов, денег было много. Их было достаточно, чтобы вести две войны, одну во Вьетнаме, другую – против бедности. Более того, впервые за всю историю страны американцы могли убедиться, что даже молодые могут разбогатеть. Битлы, «Роллинг Стоунз» и дюжина других певцов и музыкантов стали миллионерами, заработав на продаже пластинок. Юный Джо Намат должен был вот-вот подписать контракт (и тем войти в