рабочих, но занимали его совсем иные проблемы. У саванта были свои приоритеты.

Нахмурившись, ученый жестом подозвал к себе двух рабов, которые оттаскивали в сторону кусок камня, чтобы извлечь тело еще одной жертвы.

– Ты и ты, перестаньте откапывать трупы и достаньте то, что осталось от прибора.

Угрюмые рабы вопросительно взглянули на Моулая, ожидая, что скажет предводитель. Но он лишь безмолвно покачал головой.

– Сейчас нет никакого смысла в сопротивлении, – произнес он на своем родном языке. – Но я клянусь вам, что время настанет.

Позже, отрывая часы от своего скудного сна, они извлекут из-под обломков все тела и проводят покойников в последний путь, соблюдая обряды дзеншиизма, чтобы спасти души правоверных. Кремация тел верующих не совсем согласовывалась с обычаями дзеншиитов, но таков был обычай погребения мертвых на Поритрине. Бел Моулай был уверен, что Буддаллах не поставит им в вину отказ от следования традициям – ведь у них, по существу, не было иного выбора.

Однако их божество могло и впадать в гнев. Моулай надеялся дожить до того дня, когда десница Божья обрушит праведную месть на угнетателей, пусть даже этой десницей окажутся мыслящие машины.

Когда демонстрационный зал был расчищен, Хольцман принялся говорить сам с собой, планируя новые эксперименты и испытания. Кроме того, он рассчитывал получить еще больше рабов для восполнения понесенных им потерь.

В демонстрационном зале было обнаружено двенадцать тел, те же, кто разбился насмерть, упав с моста, были подобраны и кремированы муниципальными похоронными командами. Бел Моулай знал имена всех погибших, он позаботится о том, чтобы дзеншииты долго возносили молитвы за упокой их душ. Он никогда не забудет, что здесь произошло, как не забудет и того, кто несет за это персональную ответственность, – Тио Хольцмана.

«Ничто не является невозможным» – именно так сказал ему отделенный от тела головной мозг.

В небе начинал сереть скорый рассвет, но Иблис Гинджо никак не мог заснуть и все время беспокойно ворочался на своем импровизированном ложе, поставленном в кабине, из которой можно было обозревать весь периметр строительной площадки и скопления жилищ рабов. Так как погода стояла необычайно теплая для этого времени года, Иблис вынес свой гамак, которым снабдили его неокимеки, из простенького бунгало на улицу. Он лежал на спине, рассеянно смотрел на дальние звезды, размышляя над тем, сколько из них все еще находятся под контролем свободного человечества.

Где-то далеко была Лига Благородных, которая ухитрялась на протяжение тысячелетия сдерживать натиск Омниуса. Иблис внимательно слушал разговоры, и хотя сам он боялся задавать вопросы или иным способом привлекать к себе внимание, знал, что мыслящие машины сначала завоевали, а потом потеряли Гьеди Первую. Непокорные люди изгнали машин, убили титана Барбароссу и уничтожили новую инкарнацию Омниуса.

Невероятное достижение людей! Но как им это удалось? Что они сделали, чтобы одержать столь блистательную победу? Какие вожди им для этого потребовались? И как мог бы он сделать то же самое здесь, на Земле? В голове гудело от усталости, Иблис нервно заворочался в постели. Наступит день, и он снова начнет убеждать рабов низшего уровня выполнять бессмысленную работу по приказу хозяев-роботов. Каждый следующий день был как две капли воды похож на предыдущий, и мыслящие машины могли существовать так много тысяч лет. Чего сможет он достичь за короткий срок, отпущенный для жизни человеку?

Но слова бестелесного когитора проникли глубоко в душу Иблиса Гинджо – нет ничего невозможного.

Иблис открыл глаза, чтобы не пропустить великолепное зрелище наступавшего рассвета, но вместо оранжевого диска восходящего солнца он увидел лишь его искаженное отражение в прозрачном стекле контейнера, в котором, просвечивая сквозь энергетическую жидкость, плавал розоватый силуэт органического мозга.

Иблис резко сел на постели. На веранде стоял контейнер с мозгом когитора Экло. Рядом с емкостью сидел огромный монах Аким, находившийся в трансе и раскачивавшийся в состоянии медитации.

– Что вы здесь делаете? – приглушенным голосом спросил Иблис. От страха голос его стал совсем сдавленным. – Если кимеки найдут вас в лагере строителей, то…

Аким открыл свои затуманенные глаза.

– Не только доверенные люди находят взаимопонимание с титанами и всемирным машинным разумом. Экло хочет говорить с тобой непосредственно.

С трудом сглотнув, Иблис перевел взгляд с огромного мозга, подвешенного в электропроводящей жидкости, на изможденного, осунувшегося монаха.

– И чего он хочет?

– Экло хочет рассказать тебе о ранних попытках неудачных мятежей человечества.

Положив ладонь на гладкую поверхность емкости, монах принялся постукивать по ней, словно стремясь попасть в резонанс с вибрациями мозга.

– Ты когда-нибудь слышал о восстании хретгиров?

Иблис боязливо огляделся, но жучков Омниуса рядом не было.

– Такие истории не рассказывают рабам и даже таким начальникам рабов, как я.

Монах-посредник подался вперед и хмуро свел брови. Он начал говорить то, что знал сам, не прибегая к контакту с электрожидкостью и мыслями когитора Экло.

– Кровавое восстание началось после того, как титаны превратили себя в кимеков, но до того, как пробудился Омниус. Ощутив себя бессмертными, титаны стали исключительно жестокими. Особенно прославился жестокостью один из кимеков по имени Аякс, который так ужасно обходился со своими человеческими жертвами, что его подруга Геката ушла от него и исчезла в глубинах космоса.

– Аякс мало изменился за прошедшие столетия, – заметил Иблис.

Покрасневшие глаза Акима вспыхнули огнем. Мозг когитора начал сильно пульсировать в емкости.

– Из-за беспредельной жестокости Аякса люди восстали, мятеж начался на Валгисе, а потом перекинулся на Коррин и Ришез. Рабы поднялись и уничтожили двух первых титанов – Александра и Тамерлана.

Кимеки ответили быстрыми и решительными ударами. Аякс получил большое удовольствие от того, что осадил Валгис и уничтожил на нем все живое. Тогда погибли миллиарды и миллиарды людей.

Иблис начал напряженно размышлять. Этот когитор преодолел массу неудобств, чтобы добраться сюда из своей высокой башни только для того, чтобы увидеться с ним, Иблисом Гинджо. Величие такого жеста было поразительным.

– Вы говорите мне это для того, чтобы сказать, что восстание против мыслящих машин возможно, или для того, чтобы убедить, что оно обречено на неудачу?

Монах протянул свою огромную ладонь и крепко обхватил запястье Иблиса.

– Это Экло скажет тебе сам.

Иблис встревожился, но прежде чем он успел оказать сопротивление, Аким схватил руку надсмотрщика за рабами и сунул ее в жидкость, в которой плавал древний мозг когитора. Вязкая жидкость показалась Иблису сначала холодной как лед, а потом горячей как огонь. В кожу кисти вонзились сотни игл, по пальцам поползли мурашки.

Внезапно Иблис ощутил, что воспринимает мысли, слова и выражения, которые потекли от Экло в его сознание.

– Мятеж окончился неудачей, но это была поистине славная попытка!

Получил Иблис и еще одно послание, оно было бессловесным, но он понял его значение и смысл – это было настоящее крещение. Было такое впечатление, что перед ним открылось все неизреченное величие