— Какой катастрофы? — встревожился голос.

— Боже, так вы не в курсе?

— Кто там? — поинтересовался Карпинский. — Это меня?

— Да что произошло-то? — нервничал в трубке голос. — Расскажите толком, что случилось.

Теперь Кристине пришлось одновременно говорить с двумя собеседниками.

— Тебя, но не мешай, дай ответить, это я не вам. А теперь вам, Хенрик попал в автокатастрофу, в принципе он сейчас совсем здоров, только потерял память.

— А кто там? — добивался Карпинский.

— Это как же — потерял память? — кричали в трубке.

— Не знаю — это я не вам, — у него амнезия, полная утрата памяти. Ничего не помнит из того, что с ним было раньше.

— Но хоть что-нибудь о себе знает?

— Если ему сказать. А так никого из знакомых не узнает, даже родную дочь не признал. И если вы желаете с Хенриком говорить, должны это учесть…

— Ни фига себе, кто бы мог подумать! — Похоже, собеседник Кристины был потрясён. — Ну да ладно, проше пани, дайте ему трубку, попробую с ним поговорить.

Только передав мужу трубку, Кристина спохватилась — как же не сообразила поинтересоваться, кто звонит. Явно новенький, ими не опрошенный. Знакомый Хенрика, а о катастрофе не слышал. Может, один из шести сомнительных? Надо попросить Хенрика, чтобы выяснил имя мужчины.

А Карпинский уже слушал, как тот в волнении кричал:

— Хенек, чтоб мне подохнуть, ты и в самом деле — полный отпад? Надо же, а я собирался тебя сюда вытащить!

— Куда вытащить? — заинтересовался Карпинский.

— Ну сюда, к себе, в Амстердам. Тут, знаешь, биржа…

— Что такое биржа — я знаю! — гордо ответствовал Карпинский. — А вообще-то ты кто?

— Спятить можно… Ты что, не узнал меня? Казик я, Рестнер.

— Не узнал, — сокрушённо признался Карпинский.

— И моё имя тебе ничего не говорит?

— Абсолютно ничего. Хотя погоди, вроде я где-то слышал это имя…

— У тебя и в самом деле не все дома?

— Нет, все, и жена, и дочь…

— Господи, я и сам спячу!

В этот момент Кристина, которая уже минуты две слушала разговор, подняв трубку в спальне, решила вмешаться:

— Проше пана, я тут подключилась… У Хенрика и в самом деле не все дома, и я воспользуюсь случаем, чтобы кое-что выяснить. Ваша фамилия встретилась мне в блокноте Хенрика, а сейчас мы с Эльжбеткой пытаемся восстановить круг знакомых мужа, потому что сам он никого не помнит, как я вам только что сказала.

— Крыся, минутку, — мягко перебил жену Карпинский, — я сам его расспрошу. Алло, Казик, ты ещё там?

— Здесь я, — донеслось мрачно.

— Так напомни мне, парень, о себе. Откуда мы знаем друг друга и вообще.

— Знаем мы с тобой друг дружку ещё по средней школе, — так же мрачно пояснил амстердамский Казик. — После окончания её давно не виделись, а встретились недавно, и теперь уже много общались. И в день моего отъезда…

Тут у Кристины ёкнуло сердце и мурашки побежали по спине.

— А когда пан уехал? — чуть дыша, спросила она.

— В мае. Скоро два месяца будет. А что?

— Боже! Вы были у Хенрика в день отъезда? — почти кричала Кристина. — Приходили к нему сюда, к нам домой?

— Ну приходил. А что?

Карпинский уже не перебивал, а сам с интересом слушал разговор.

— Проше пана, проше пана, — умоляюще произнесла Кристина. — Это для всех нас страшно важно. Вы тогда что-нибудь приносили Хенрику?!

Казик не отозвался. В трубке напряжённо молчали.

— Алло! — отчаянно взывала Кристина. — Вы ещё там? Алло!

— Ну здесь я, — нехотя признался Казик.

— Так ответьте нам! Вы тогда что-то принесли Хенрику, ведь так?

— А что? — осторожно донеслось из Амстердама.

Карпинский счёл нужным подключиться к разговору:

— Ты, как тебя, Казик, послушай. Память я потерял, но соображать умею. Если бы ты ничего тогда мне не принёс, так бы и ответил, правда? Значит, принёс…

— Как сказать…

— Мы с тобой провернули одно дельце, да я все позабыл. Теперь вот мои девушки, дочь и жена, вынуждены из-за меня, беспамятного, разыскивать по всему миру человека, с которым я тогда провернул дело.

— А на кой черт им его разыскивать? — подозрительно поинтересовался Амстердам.

Кристине стоило большого труда не потерять самообладания.

— А потому, — почти спокойно пояснила она, — что принесённое тогда вами.., э-э.., утеряно. И нам очень нужно знать, как оно выглядело.

— Понимаешь, кореш, я им, моим дамам, не много успел сказать, — снова счёл нужным подключиться Карпинский. — Ещё до несчастья со мной успел Крысе шепнуть всего два слова о наших делах, а теперь о них знаю лишь то, что тогда ей сказал, то есть практически ничего. И теперь Крыся с Эльжбеткой… Эльжбетка — это моя дочка.

— Да знаю я! — нетерпеливо перебил амстердамский Казик.

— Знаешь? — удивился Карпинский. — А откуда знаешь?

— Нет, я больше не выдержу! Да я на её крестинах был! Ты ещё меня пригласил.

— Скажи пожалуйста! — обрадовался Карпинский. — Как все хорошо складывается. Ну и то, что ты мне принёс, — пропало.

— Что?! — рявкнул Амстердам. — Все пропало?! Ты серьёзно? Или опять штучки с памятью?

В голосе школьного друга мужа прозвучали такой ужас и искреннее сострадание, что Кристина решила поговорить с ним открыто. Теперь уже не оставалось сомнений: именно он был таинственным сообщником. Кратко изложив случившееся, Кристина попросила оказать помощь в поисках пропажи хотя бы тем, чтобы описать, как же внешне выглядело то, что принёс Казик своему другу. Казик не стал темнить. Оправившись от шока, явно преисполненный сочувствия к своему напарнику, он ответил:

— Портфель я принёс. Большой кожаный портфель, старый, совсем потрёпанный, одна ручка того и гляди оторвётся, да больше ничего подходящего в доме не нашлось, а я спешил в аэропорт. Портфельчик был битком набит и, холера, тяжеленный, больше двадцати килограммов весил. И что он с ним потом сделал — понятия не имею.

— А что я с ним сделал, когда ты мне его вручил? — задал умный вопрос Хенрик.

— Ты его под стол засунул, потому как в тот момент аккурат сидел за письменным столом. Тьфу, глупо как-то такие вещи тебе самому говорить, вот если бы ты хоть был в дымину пьян, а так… Знаешь, я буду для себя Думать, что в дымину, идёт? Так мне легче, а то твоя память в голове не укладывается.

— Знал бы ты, как мне самому глупо! — вздохнул Карпинский.

Тут в комнату вошла вернувшаяся домой Эльжбета. Услышав обрывки разговора отца с неизвестным собеседником и долетавшие из спальни возгласы Кристины, девушка поняла — случилось что-то важное. Не раздеваясь, она присела в спальне на ручку кресла и не сводила с Кристины глаз. Та ухитрилась шепнуть ей, закрыв трубку рукой:

— Сообщник!