Из волшебных фантазий и грез...
Под утро специальный поезд народного комиссара пришел на ту станцию, из-за которой было предпринято все это путешествие. Станция была узловая, но маленькая, и все пути ее были забиты составами, идущими на Москву, на Петроград, в Донбасс и дальше на юг. Заваленные снегом, стояли цистерны с бензином для столицы Союза. Состав крепежного леса для шахт Донецкого бассейна стоял на дальних путях. На площадках - руда для заводов Ленинграда...
Молча, хмуря брови, в шинели, с фонарем в руке ходил Дзержинский по путям, покрытым снегом. Было холодно, под ногами скрипело, от колючего мороза на глазах выступали слезы...
Вот и еще состав с крепежным лесом, вот третий состав. Сколько времени стоят здесь эти поезда? А шахтерам Донбасса нечем крепить шахты, добыча угля останавливается, шахты замирают из-за безобразий на маленькой станции, всероссийская кочегарка стоит под смертельной угрозой...
Дзержинский шел и шел вдоль состава, порою поднимая фонарь над головой, проверял пломбы на вагонах с крепежным лесом, - по крайней мере, цел ли лес, не расхищен ли? Как будто бы цел.
Но вот вагон с раскрытой дверью и еще один, и еще. Лес расхищен. Вагоны наполовину пусты. А этот и совсем пуст. Дзержинский сделал еще несколько шагов вперед и остановился. Перед ним стоял огромный человек в тулупе, в драной ватной шапке, повязанной поверх платком. В руках у человека было охотничье двуствольное ружье.
- Вы сторож? - спросил Дзержинский.
- Не совсем, - сказал человек хриплым от мороза голосом.
- Что вы тут делаете?
- Пытаюсь сторожить.
- Значит, вы сторож?
Человек, повязанный платком, молчал.
- Ружье-то у вас заряжено? - спросил Дзержинский.
- Заряжено, - сказал человек. - Дроби у меня нет, так я его солью зарядил. Говорят, от соли в высшей степени неприятные ранения бывают.
- Не знаю, - сказал Дзержинский.
- А вы кто такой, осмелюсь поинтересоваться? - спросил странный сторож.
- Я не понимаю - вы тут один сторожите? - не отвечая на вопрос, спросил Дзержинский.
- Нет, не один, - сказал сторож. - Нас тут довольно много... Вот, если угодно, я сейчас маневр произведу.
Сторож сунул себе что-то в рот, и в ту же секунду морозный воздух огласился пронзительным свистом.
- Теперь слушайте! - приказал сторож и поднял руку вверх, как бы призывая Дзержинского к особому вниманию.
Где-то далеко, за составом слева, раздался ответный свист, потом такой же раздался сзади, потом еще и еще...
- Не спят все-таки, - заметил Дзержинский.
- На таком морозе не больно поспишь, - ответил сторож, потом добавил: - Я дал так называемый тревожный свисток: все ко мне, аврал, рифы брать, по левому борту замечен корабль под пиратским флагом... Сейчас они все будут здесь.
'Он, кажется, сумасшедший!' - подумал Дзержинский, но промолчал. Очень скоро где-то совсем близко заскрипел снег, и из-под вагона вылез невысокий человек, весь замотанный тряпками. В руке у человека было нечто вроде алебарды. Потом появился крошечный гномик, вооруженный японским штыком. За ним прибежал гном побольше вместе с огромной собакой, покрытой инеем...
- Можете идти по местам, - сказал странный главный сторож. - Это была пробная мобилизация. Если кто очень замерз, пусть сходит в камбуз и выпьет стакан доброго грогу. Только чур - маму не будить: она сегодня очень устала...
В ответ главному сторожу что-то пропищал тонкий голос, гавкнула овчарка, и гномы исчезли.
Дзержинскому сделалось смешно.
- Ничего не понимаю, - сказал он. - Как же при такой замечательной охране у вас могли раскрасть три вагона крепежного леса?
- Очень просто, - ответил сторож, - охраны тогда не было. Ведь что у нас происходит? По правилам, здесь паровозы получают топливо. А топлива у нас нет. Вот и останавливаются поезда - не на чем идти дальше. Так и лес застрял крепежный, и прочие составы... Но вот как-то застрял состав с людьми, - люди и разворовали лес, чтобы их паровоз мог, изволите ли видеть, идти дальше. Уж я кричал-кричал, дрался с ними, - не помогло. Сами судите, их целый состав, а я один. Ясное дело - они осилили.
Чем-то этот человек очень нравился Дзержинскому, и он с удовольствием слушал его спокойный, сиплый от холода голос. Постояли, поговорили, выкурили по самокрутке, потом Дзержинский зашагал дальше по скрипучему снегу.
В вагон Феликс Эдмундович вернулся, когда совсем уже рассвело. Он промерз до дрожи, пил чай большими глотками и хмурился. Товарищи посматривали на него с опаской. Он молчал, и они тоже молчали. Погодя он послал за начальником станции, чтобы тот немедленно явился в вагон к нему, а сам ушел к себе в купе.
- Когда явится, пусть пожалует ко мне, - сказал он в дверях.
У себя он сел возле стола и задумался. В протертое проводником окно были видны запорошенные снегом составы, бесконечные составы - с рудой, с нефтью, с лесом... И безжизненные, заиндевевшие паровозы.
Как просто мог поступить начальник станции, если бы он обладал доброй волей! Потратить один-два вагона крепежного леса, затопить паровозы, доставить лес на шахты, а шахты дали бы уголь, и пробка на станции рассосалась бы в несколько дней...
В дверь постучали.
- Войдите, - сказал Дзержинский.
Дверь купе откатилась в сторону.
- Входите, - повторил Дзержинский.
На пороге стоял человек высокого роста, усатый, в железнодорожной форме, вычищенной и отглаженной. Из-под кителя вылезал накрахмаленный воротник.
- Вы начальник станции? - спросил Дзержинский.
- Так точно, - сипло ответил вошедший, - я начальник станции.
Голос начальника станции показался Дзержинскому знакомым, он пристально поглядел в бледное, усатое лицо и узнал вдруг странного ночного сторожа.
- Позвольте, - сказал Дзержинский, - мы с вами говорили ночью там, на путях...
- Так точно, - сказал начальник станции, - вы изволили со мной беседовать...
- Садитесь!
Начальник неловко сел на край дивана и поджал под себя ноги в залатанных, но начищенных до блеска сапогах. Он глядел на Дзержинского исподлобья, и левая щека его дергалась. Видимо, он только что побрился и, бреясь, порезался, потому что на подбородке у него был наклеен кусочек бумаги. 'Торопился, - подумал Дзержинский, - торопился и порезался. И боится'.
- Так, - сказал Дзержинский. - Что же у вас тут делается на станции, а?
Начальник молчал. Большой, сильной ладонью он поглаживал отворот шинели и смотрел на Дзержинского в упор.
- Можно подумать, что у вас тут просто какая-то организация саботажников и негодяев, - сказал Дзержинский, - что вы нарочно не отправляете крепежный лес в Донецкий бассейн.
- Нет уж, - сказал начальник станции.
- Так ведь вы могли потратить один вагон леса и отправить эшелон... Ведь голова же у вас есть на плечах? Ведь вы думать умеете?
- Никак нет, - негромко произнес начальник станции, - хоть голова у меня и имеется, но думать и рассуждать я не обучен. Мне, действительно, это в голову приходило, но я не решался.
- Почему?
