– А не скажу.

– Почему?

– Да пошел ты в задницу. «Задница» ведь не матерщинное слово?

– Нет, это просто часть тела.

– Вот и пошел ты в эту часть тела. Ни фига я тебе не скажу.

Когда я приехал к Марине на дачу и спросил – можно ли остаться у нее ночевать, маленький Мишка бросил в меня мячом. Я поймал мяч и кинул его обратно. Так мы дурачились минут пять, а Марина смотрела на нас и качала головой.

– Ну, так как? – спросил я, когда Мишка убежал за своим мячиком к дальним деревьям.

Честно говоря, я специально закинул его туда.

– Ты же знаешь, – пожала она плечами. – И всегда знал.

– Да? – сказал я.

За весь вечер она больше не обмолвилась на эту тему ни словом. Пока Мишка не уснул, мы молча целовались в темноте на веранде, а потом она увела меня к себе в комнату.

Пистолет так и остался лежать у меня в машине.

Вообще-то, я не ожидал, что все это так получится. Не то, что я украду дебильного Сашу-Мерседеса, а то, что вдруг окажусь у Марины на даче. То есть, конечно, я хотел оказаться у нее на даче, но никто ведь не мог предположить, что это произойдет именно так. Я имею в виду, из-за того, что в моей квартире теперь сидел этот узник. И главное, что все вышло как-то само собой. Саша сидел у меня в квартире, а я жил у Марины на даче.

Время от времени я наезжал в Москву, чтобы проведать его и отчитаться перед ПП. У того из-за финансового кризиса начались какие-то там проблемы, и ему сделалось абсолютно не до меня. Сережа ничего не хотел знать кроме своего компьютера, поэтому я опять мог спокойно заниматься всем, чем угодно. И надо сказать, было чем.

Сашины боссы не хотели давать за него денег. Косяк состоял в том, что я переоценил его персону. Он оказался простым исполнителем, который, в принципе, никому не был нужен. Раскошеливаться из-за него никто не хотел. Они не то что пятьдесят штук – они даже тысячи за него бы не дали. Глубоко в душе я их понимал. Я уже сам был готов плюнуть на это дело, но все еще не знал, как поступить со своим «пленником». Марине я сказал, что у меня в квартире живет родственник из Сибири, который приехал в Москву на заработки, но вместо этого начал сильно пить. Я не хотел, чтобы у нее возникло желание с ним познакомиться.

Впрочем, насчет этого я беспокоился напрасно. Если у нее и возникали какие-то желания, то все они были связаны с ее собственным домом. Ее совершенно перестало волновать все, что происходило за последней линией сосен, которые росли перед железнодорожной станцией. Остальной мир с поездами, скандалами, политическими убийствами для нее больше не существовал. Это было видно по ее спокойному взгляду, по ее движениям, по тому как она отвечала на мои вопросы или вопросы маленького Мишки, по тому как вечером она стелила постель, а утром убирала ее в ящики большого старинного шкафа. Я лично чувствовал себя точно так же. Иногда даже забывал, что у меня в квартире живет заложник.

Первый раз, кстати, когда мне в голову пришло это слово, я даже удивился. Оно совсем не подходило бедному Саше. Я привозил ему лекарства, кормил его Марининым супом, а он рассказывал мне про армию. Забавно, но он и в самом деле почти перестал материться. Много смотрел телевизор и потом рассказывал мне про какие-то драки в Госдуме. Я уже не приковывал его наручниками к батарее. Просто закрывал на три оборота крабовый замок и уезжал. С двенадцатого этажа он бы ни за что не рискнул спуститься. Впрочем, иногда у меня создавалось впечатление, что он не очень-то и хотел. Не знаю почему, но у меня такое ощущение было. Может, он в этой своей армии привык сидеть на одном месте.

На даче мы, в общем, ничем особенным не занимались. Так, ходили на станцию, репетировали. Я возился с маленьким Мишкой. По вечерам Марина рассказывала ему сказки перед сном, и я удивлялся откуда она знает так много.

– Я их не знаю, – однажды сказала она. – Я придумываю.

– Прямо так? – удивился я. – С ходу?

– Да. Они ведь все одинаковые. Добрый принц сначала попадает в беду, но потом обязательно находит свою принцессу.

– Вчера ты рассказывала про разбойника. А позавчера про Белого Волка.

– Ну и что? Все равно это тот же принц. Главное, что он находит свою принцессу.

– Можно, наверное, книжку детскую написать.

– Я об этом подумаю, – говорила она и касалась пальцами моего лица.

Вообще, иногда мне было как-то странно оттого, что у меня вроде как появилась семья. Причем, не просто семья, а целая семья сразу с настоящим ребенком. Правда, Марине он был не сыном, а братом, но разницы, в принципе, никакой. Поэтому я тоже как-то начал вдруг чувствовать себя таким как бы отцом. Смешно, конечно, но я, правда, начал. Ну, то есть, любовь там и все такое. По утрам просыпаешься и вдруг вспоминаешь, где ты вчера лег в постель. Сначала от этого вообще было очень странно. Такое ощущение как будто всех обманул. Не в том смысле, что наколол кого-то или там кинул, а в том, что карта пришла небольшая, а ты блефанул, и тебе вдруг поверили. И при этом никто даже не злится на тебя. Лежишь утром в кровати, смотришь как за окном падает снег, а в соседней комнате Мишка играет с собакой. Еще мне нравилось печку топить. Никогда до этого не думал, что может так вот понравиться. Марина блины все время делала по утрам. С клубничным вареньем было ужасно вкусно. А Мишка любил с вишневым.

Так у нас и прошло полтора месяца.

– Ну и погода, – сказал я, входя в квартиру и закрывая за собой дверь. – Пока до подъезда добежал, куртка успела намокнуть. Ты не знаешь, это вредно для кожи?

– У тебя турецкая? – спросил он.

– Сам ты турецкая. В Италии покупал.

После выписки из больницы Павел Петрович действительно подогнал мне дежурную штуку баксов. Типа – премия на лекарства.

– Там тоже, наверное, полно турецких.

– Да пошел ты, – беззлобно ругнулся я. – Фирменный был магазин. Со всеми наворотами.

– Тогда ни фига ей не будет. Дождь, что ли опять?

– Подойди к окну. Совсем уже обленился.

– А какой смысл? Я все равно на улицу уже сколько не выходил. Так что мне твоя погода без разницы.

– Такой зимы в Москве еще не было.

– В Москве еще до фига чего не было.

– Ну, дождь в конце декабря точно никогда раньше не шел. Надо же, может, и правда, конец света. В метро много про него говорят. Год, говорят, у нас всего остался.

– А сколько градусов?

– Плюс один.

– Тогда это конец света. Чего там еще говорят?

– Говорят, Ельцин скоро помрет.

– Это уже сколько лет говорят. Что еще?

– Доллар к февралю будет стоить тридцатку.

– Вот это больше похоже на правду. Еще?

– Русские договорятся с Хуссейном и врежут американцам по заднице.

– Тогда точно будет конец света. Еще что?