– Я-то?

– Ты-то!

– Мы с ним… ходили в один Дворец Пионеров… Клуб «Шуруп».

– Понятно. Значит, ты тоже из Калуги?

– Я?

– Конечно, ты! Кто же еще? Сергей-то ведь из Калуги. Не мог же он в Москву ездить во Дворец Пионеров!

– У меня… бабушка там живет. Меня родители каждое лето туда отправляли…

– На каникулы?

– Точно. Пить парное молоко.

– И ходить во Дворец Пионеров, – уточнила она.

– Сто пудов!

– А как он назывался, ты можешь мне сказать? – Она хитро прищурилась.

– Кто?

– Дворец Пионеров в Калуге.

– Это допрос?

– Еще не знаю. Смотря, что ты ответишь.

– Я не помню, как он назывался.

– А я знаю!

– Да? – моему удивлению не было границ. – И как?

– Имени Циолковского.

– Откуда ты можешь знать? Я, например, не помню.

– Балда! Он там жил. Циолковский всю жизнь прожил в Калуге!

Она засмеялась, откинув голову, а я не знал, что и подумать. Похоже было, что на этот раз пронесло. Я все-таки не облажался.

Она тем временем перестала смеяться, потерла пальцем стекло и вдруг очень серьёзно сказала:

– Ты ведь не врёшь мне, Миша?

Я чуть не потерял управление. Машину повело боком и мне пришлось газануть, чтобы не удариться о высокий бордюр.

– Конечно, я тебе не вру. С чего ты взяла?

Она ничего не ответила. Просто отвернулась к окну и смотрела на улицу. Минуты две ехали молча.

– А что такое клуб «Шуруп»? – наконец тихим голосом сказала она.

– Это такой кружок, – бодро начал я, – где собирают конструкторы. Нас еще называли «шурупистами»…

Впрочем, я видел, что она меня уже не слушает.

Когда подъехали к ее дому, она вышла из машины, ничего не сказав. Даже не кивнула, как будто меня и на свете не было. Просто хлопнула дверцей и вошла в подъезд. Я даже засомневался – надо ли ее ждать. Может, она решила вообще никуда не ездить.

Тем более неожиданной оказалась в ней та перемена, которая случилась, пока я сидел, как дурак, в машине и не знал – то ли домой поехать, то ли еще подождать. Ее не было минут двадцать, но для нормального человека столько времени явно не хватит, чтобы настроение поменялось так сильно. Она ушла в таком подавленном состоянии, что мне казалось – она этого Сережу никогда не простит, но лишь только она выскочила из подъезда, я понял, что она уже все забыла. Словно и не было ничего. Наоборот, она даже напевала, когда подходила к машине. А возле самого джипа она остановилась, присела на корточки перед маленьким Мишкой, поправила ему шапочку, что-то шепнула и сама же рассмеялась во весь голос. Я слышал, что Мишка пытался ее перекричать, но смех у нее был слишком звонкий.

– Принимай хомяка, – еще задыхаясь от смеха, сказала она мне, открывая заднюю дверь.

– Привет, Михаил! – сказал я.

– Привет, – сердито буркнул тот, заползая в машину.

– Ты должен называть дядю Мишу на «вы», – сказала ему Марина.

– Сама называй, – огрызнулся малыш.

– Какой ты противный!

Она захлопнула дверь и пошла вокруг машины. В зеркало я видел маленького Мишку, который сердито скрестил на груди ручки и нахмурил лицо. У Марины в институте, я вспомнил, было точно такое же.

– Чего ты надулся, Михаил? – спросил я.

В этот момент Марина постучала пальцем в мою дверь.

– Открой-ка, пожалуйста.

Я открыл дверцу, а она отступила на шаг назад и распахнула куртку.

– Посмотри, у меня вот тут на свитере было пятно. Сильно заметно? Я так-то вроде бы отстирала.

Она поворачивалась передо мной из стороны в сторону в своем абсолютно белоснежном свитере, который так плотно обхватывал ее тело, что я едва удержался как бы не протянуть руку и не потрогать эту упругую белизну.

– Ну что? Что-нибудь видишь?

Она продолжала вертеться, все выше поднимая куртку и открывая обтянутый джинсами зад. Передо мной вращалась такой красоты попа, что я просто слова не мог сказать.

– Ну, что ты молчишь? Там есть что-нибудь? Мне ведь самой не видно.

Я вдруг подумал, что, может, она играет со мной. Если так, то это были опасные игры.

– Миша, проснись!

– Нет, – наконец сказал я. – Никакого пятна не видно.

– Отлично, – улыбнулась она. – Надо же как хорошо отстиралось.

Когда она села рядом со мной, я ощутил запах духов, которыми она раньше не пользовалась. Во всяком случае, при Сереже от нее всегда пахло иначе.

Поплутав немного в окрестностях этого Лыткарино, мы наконец нашли нужную дорогу, и дело вроде бы пошло на лад. До лошадей, по словам Марины, оставалось минут десять-пятнадцать. Она почти всю дорогу молчала и время от времени чему-то загадочно улыбалась. Мишка на заднем сидении просто уснул. Завалился в угол к окну и теперь громко сопел. Вскоре мы подъехали к очень крутому подъему. Я притормозил.

– Чего ты остановился? – спросила Марина, очнувшись от своих грез.

– Я здесь не заберусь. Дорога подмерзла. Сплошной лед. Есть тут какой-нибудь объезд?

– Да нет, кажется. Только прямо. Здесь вокруг одни деревья.

– Сам вижу. Ладно, попробуем.

Я сдал назад и, разогнавшись, заскочил до середины горы. Потом мы плавно соскользнули обратно.

– Как на коньках! – чертыхнулся я.

– Давай еще раз.

Я снова попробовал, но опять безрезультатно.

– Ну, что за блин! – воскликнула Марина.

– Придется возвращаться, – сказал я.

В это время проснулся маленький Мишка.

– Попробуй, скажи это ему, – усмехнулась она.

– В смысле?

– Он сейчас такой скандал устроит, что мы сами эту машину затолкаем наверх.

– Такой крутой?

– Ты даже не представляешь.

– Миша, – протянул я вкрадчивым голосом. – Хочешь в МакДональдс?

– Лучше не надо, – предупредила Марина. – Ты даже представить себе не можешь какой он бывает злой.

– А когда на лошадках пойдем кататься? – сонным голосом сказал малыш.