Ты же ведь, сука, не врешь. Отдал он ее, вот так вот прямо взял и отдал, никого не спросясь! Да чтоб ты провалился, просрал все на хрен к едрене фене!

— Мне очень жаль.

Тень вспомнил, с каким глухим, еле слышным стуком монета упала на гроб Лоры.

— Сдалась мне твоя жалость, мне все равно теперь копец и крышка. — Бешеный Суини утер нос и вытер рукавом слезы, размазав причудливым узором грязь по лицу.

Тень по-мужски неловко обнял его за плечо.

— Лучше б моя мамочка меня не зачинала, — сказал в конце концов Бешеный Суини и поднял глаза. — А тот чувак, которому ты ее отдал, он ее может вернуть?

— Это женщина. И где она сейчас, я не знаю. Но думаю, вряд ли она ее вернет.

Суини горестно вздохнул.

— Когда я был еще молокососом, — сказал он, — повстречалась мне в поднебесной одна женщина, которая позволяла мне мять ее за сиськи. Она предсказала мне будущее. Сказала, что сгину я и погибну там, где заходит солнце, и что судьбу мою решит прихоть мертвой бабы. Я тогда засмеялся, плеснул себе еще ячменного вина[61] и опять принялся мять ее за сиськи и крепко целовать ее прелестные губки. Хорошее было время — серые монахи еще к нам не пожаловали и не отправились по зеленому морю на запад. А теперь… — Он замолк на полуфразе. Повернул голову и посмотрел на Тень. — Не доверяй ему, — сказал он с укором.

— Кому?

— Среде. Ему нельзя доверять.

— Я и не должен ему доверять. Я на него работаю.

— Ты помнишь, как это делать?

— Что делать?

У Тени было ощущение, что он разговаривает с полудюжиной разных людей. Этот нелепый лепрекон путался, менял маску за маской, перескакивал с одной темы на другую, будто у него в голове возгорались, прогорали и навсегда угасали последние очаги мозговых клеток.

— Монеты доставать, приятель. Монеты. Я же тебе показывал, помнишь?

Он поднес к лицу два пальца, посмотрел на них, а потом вынул изо рта золотую монету. Он кинул монету Тени, тот вытянул руку, чтобы поймать ее, но монета до него не долетела.

— Я был пьян, — сказал Тень, — ничего не помню.

Суини заковылял через дорогу. На улице светало, и мир из черно-белого стал серо-белым. Тень пошел следом за Суини. Тот шагал широко и размашисто, и казалось, он вот-вот упадет, но ноги всякий раз вставали на землю и шаг за шагом вели его вперед. Когда они дошли до моста, он оперся рукой о кирпичную кладку, повернулся и сказал:

— У тебя найдется несколько баксов? Мне много не нужно. Куплю билет на автобус и уеду отсюда. Двадцатки хватит. Дашь? Всего-то паршивая двадцатка, а?

— И куда ты уедешь по билету за двадцать долларов? — спросил Тень.

— Все равно, лишь бы подальше отсюда, — сказал Суини. — Пока не грянула буря. Подальше от мира, в котором наркота стала религией масс. Куда глаза глядят.

Он остановился, утер нос тыльной стороной ладони, а потом обтер ладонь о рукав.

Тень залез в карман джинсов, вынул двадцатку и протянул ее Суини.

— На.

Суини скомкал ее и затолкал поглубже в нагрудный карман замасленной джинсовой куртки, под нашивку, на которой были изображены два грифа, сидящие на сухой ветке, а между ними надпись: КОЙ, НА ХРЕН, ПОТЕРПИ! У МЕНЯ ДУША ГОРИТ! Суини кивнул.

— Как раз хватит добраться куда надо, — сказал он.

Он прислонился к кирпичной кладке, порылся в карманах в поисках притаренного бычка и аккуратно прикурил, стараясь не обжечь пальцы и не спалить бороду.

— Послушай меня, — обратился он к Тени, будто это были его первые слова за это утро. — Ты ходишь под виселицей, на шее у тебя веревка, а на каждом плече сидят по ворону и ждут не дождутся, чтоб выклевать тебе глаза. Дерево, на котором тебя вздернут, пустило глубокие корни, ветвями оно упирается в небо, а корнями спускается в ад, и весь твой мир — всего-навсего ветка, с которой свисает веревка. — Он замолк. — Передохну здесь чуток, — и сполз вниз по кирпичной кладке.

— Удачи, — сказал Тень.

— Твою мать, да мне хана, — сказал Бешеный Суини. — Неважно, забей. Спасибо.

Тень направился к городу. Было восемь утра, и Кейро пробуждался ото сна. Он оглянулся: Суини — бледный, лицо в разводах от грязи и слез — провожал его взглядом.

Это был последний раз, когда Тень видел Бешеного Суини живым.

Короткие зимние дни перед Рождеством были — все равно что проблески света в зимней тьме, и время в доме смерти летело быстро.

Двадцать третьего декабря Шакель и Ибис устраивали у себя поминки по Лайле Гудчайлд. Суетливые женщины забили кухню всякими коробками, кастрюлями, сковородками, тапперуэрскими пищевыми контейнерами,[62] гроб с покойницей стоял в гостиной в окружении оранжерейных цветов. С противоположной стороны был накрыт стол, горой заваленный едой: капустным салатом, бобами, кукурузными хашпаппиз, курицей, ребрышками, китайской вигной;[63] к середине дня дом заполнился людьми, они плакали, смеялись, здоровались со священником за руку. Все было организовано тихо и незаметно и проходило под присмотром двух строго одетых господ, Шакеля и Ибиса. Похороны были назначены на утро следующего дня.

В холле зазвонил телефон (это был «Бакелит»,[64] еще дисковый), трубку взял мистер Ибис. Потом он отвел Тень в сторону.

— Звонили из полиции, — сказал он. — Заберете тело?

— Конечно.

— Не привлекайте лишнего внимания. Вот, держите. — Он записал адрес на листке бумаги и протянул его Тени. Тень прочитал — адрес был написан безупречным каллиграфическим почерком, — сложил листок и сунул в карман.

— Там будет полицейская машина, — добавил Ибис.

Тень вышел через заднюю дверь и завел катафалк. И мистер Шакель, и мистер Ибис, каждый счел необходимым в индивидуальном порядке разъяснить Тени, что вообще-то катафалк следует использовать только для похорон, а для того, чтобы забирать тела, у них есть микроавтобус, но он уже три недели в ремонте, поэтому пусть Тень возьмет катафалк, но обращается с ним поосторожнее. Тень со всей осторожностью вел катафалк по улице. К этому времени снегоочистители уже убрали снег с дорог, но ему было спокойнее ехать не спеша. Ему казалось, что на катафалках вообще подобает ездить не спеша, хотя он и не мог припомнить, когда в последний раз видел на улице катафалк. Смерть исчезла с улиц Америки, подумал Тень; теперь она настигает людей в больничных палатах и машинах «скорой помощи». Мы не должны пугать живых. Мистер Ибис рассказал ему, что в некоторых больницах покойников возят на нижних полках закрытых покрывалами каталок: на каталках как будто никого нет, а мертвецы тем временем едут своей дорогой, под прикрытием.

В переулке стояла синяя полицейская патрульная машина, Тень припарковался за ней. В машине сидели двое копов и пили кофе из термосных стаканчиков. Чтобы не замерзнуть, копы включили двигатель. Тень постучал в боковое окно.

— Да!

— Я из похоронной конторы, — сказал Тень.

— Мы ждем судмедэксперта, — сказал коп.

А не тот ли самый это коп, что разговаривал с ним под мостом, подумал Тень. Один из копов — чернокожий — вышел из машины и повел Тень к мусорному баку, его напарник остался сидеть в машине за рулем. Позади мусорного бака, в снегу, сидел Бешеный Суини. На коленях у него лежала пустая зеленая бутылка, лицо, бейсболка и плечи заиндевели. Он не моргал.

— Сдох алкаш, — сказал коп.