— Есть одно но. Они так и так вымирают. Как перелетные голуби и тилацины. Ну и плевать на них. Кому какая разница? А так будет самая настоящая кровавая баня.
— Так? — кивнул мистер Мирр.
Он слушал, и слушал внимательно. Уже хорошо. Жирный молодой человек сказал:
— Послушайте, я не только от себя говорю. Я перекинулся парой слов с ребятами с «Радио модерн», и они тоже за то, чтобы решить дело миром; и ребята с биржи к тому склоняются, законы рыночной экономики все решат и без нашего вмешательства. Я здесь. Ну, вы понимаете. Представляю голос разума.
— Кто бы сомневался. К несчастью, есть кое-какая информация, которой вы не обладаете.
Улыбка у него была кривая и как-то неуловимо змеилась от шрама к шраму.
Молодой человек прищурился. И сказал:
— Мистер Мирр! А что такое у вас с губами?
Мирр вздохнул.
— По правде говоря, — сказал он, — давным-давно один чудак решил зашить мне рот. Много лет тому назад.
— Вау! — сказал жирный молодой человек. — Это что-то вроде омерты,[130] да?
— Да, вроде того. Вы хотите знать, чего мы все ждем? Почему мы не нанесли удар прошлой ночью?
Жирный молодой человек кивнул. Он обильно потел, но пот был холодный.
— Мы еще не нанесли удара потому, что я жду палку.
— Палку?
Кивок.
— Так, ладно, считайте, что заинтриговали. Что за палка?
— Я могу вам сказать, — с серьезным видом произнес мистер Мирр. — Но в таком случае мне придется убить вас.
Он подмигнул, и повисшее было в комнате напряжение мигом рассеялось.
Жирный молодой человек начал смеяться, низким, захлебывающимся смехом, который рождался где-то в горле и в задней части носовой полости.
— О’кей, — сказал он. —
Мистер Мирр покачал головой. Он положил руку жирному молодому человеку на плечо.
— Послушайте, — сказал он. — Вы что, действительно хотите это знать?
— Ну конечно!
— Ладно, — сказал мистер Мирр. — Мы с вами друзья, почему бы и нет, в самом деле. Я намерен взять эту палку, и когда две армии сойдутся, бросить ее между ними. Когда я ее брошу, она превратится в копье. А когда копье опишет дугу над полем боя, я собираюсь прокричать во все горло: «Я посвящаю эту битву Одину!»
— Как?! — переспросил жирный молодой человек. — Но почему?
— Власть, — ответил мистер Мирр и почесал подбородок. — И пища. Комбинация из этих двух сущностей. Видите ли, исход этой битвы не имеет ровным счетом никакого значения. Единственное, что имеет значение, — это хаос и кровопролитие.
— Что-то я не понимаю.
— Давайте я вам покажу. Все будет выглядеть примерно следующим образом, — сказал мистер Мирр. — Смотрите!
Он вынул из кармана плаща охотничий нож с деревянной рукоятью и одним неуловимым движением вонзил лезвие в мягкую плоть под подбородком жирного молодого человека, а потом со всей силы надавил, вгоняя сталь в мозг.
— Я посвящаю эту смерть Одину, — сказал он, когда нож вошел по самую рукоять.
На руку ему брызнула жидкость, которая кровью в полном смысле этого слова не была, а где-то в черепе у молодого человека раздался звук, похожий на звук короткого замыкания. В воздухе повис запах горелой проводки.
Тело жирного молодого человека спазматически дернулось и осело на пол. На лице у него застыло выражение разом удивленное и несчастное.
— Только гляньте! — всплеснул руками мистер Мирр, обращаясь к темному пустому коридору, выбитому в скале. — Такое впечатление, будто он узрел, как последовательность единиц и нулей сначала превратилась в стаю тропических птиц, а потом и вовсе улетела.
Коридор ничего ему на это не ответил.
Мистер Мирр взвалил тело на плечо так, словно оно вообще ничего не весило, открыл дверцу диорамы с пикси и сбросил труп за перегонный куб, накрыв его сверху своим длинным черным плащом. Вечером от него избавлюсь, подумал он и улыбнулся своей змеящейся между шрамов улыбкой: спрятать мертвое тело на поле боя будет несложно. Никто и не заметит. Никому до этого не будет дела.
Какое-то время в комнате царила тишина. А потом хрипловатый голос, который никак не принадлежал мистеру Мирру, откашлялся где-то во тьме и сказал:
— Славное начало.
Глава восемнадцатая
Они пытались удержать солдат на расстоянии, но те тоже начали стрелять и убили обоих. Так что про тюрьму в песне неправда, это все просто поэзия. Если бы в жизни всегда бывало так, как в песнях поется. Поэзия — это совсем не то, что люди называют правдой. В стихах для правды места не хватает.
Ничего подобного в действительности не бывает. Если вам так удобнее, считайте все это обычной метафорой. В конце концов любая вера — метафора по определению: Бог есть мечта, надежда, женщина, юморист, город, дом со многими комнатами, кто-то, кто любит тебя — и даже, может статься, против всякой очевидности, некая небесная сущность, которой нечем больше заняться в этой жизни, кроме как надзирать за тем, чтобы ваша любимая футбольная команда, ваша армия, ваш бизнес, ваш брак процветали и преодолевали все и всяческие сложности на своем пути.
Вера есть отправная точка, на которой мы стоим и от которой отталкиваются наши взгляды и действия, наблюдательный пост, с которого мы оглядываем мир.
Так что ничего подобного в действительности не происходит. Подобных вещей попросту нет и не может быть. Здесь нет ни единого истинного — в буквальном смысле — слова. Однако то, что случилось дальше, случилось следующим образом.
У подножья Сторожевой горы все, и мужчины, и женщины, собрались под дождем у небольшого костра. Они стояли под деревьями, которые от дождя не защищали, — и спорили меж собой.
Госпожа Кали, блестя обсидианово-черной кожей и белыми острыми зубами, сказала:
— Час пришел.
Седоволосый Ананси в лимонно-желтых перчатках покачал головой:
— Мы можем подождать еще немного, — сказал он. — А пока
По толпе пронесся возмущенный ропот.
— Да нет же, послушайте! Он прав, — сказал старик с черными с проседью волосами. На плече у него уютно пристроилась небольшая кувалда. — Они заняли господствующую высоту. Погода нам не на
