столб мощная фигура «Картуза». Он, вероятно, решил, что Колычев ненадолго зашел в «Столицу» по делу, и собирался его здесь дожидаться.
Нужно было быть своим человеком в окрестностях Арбата, чтобы знать, что за неказистым фасадом номеров «Столица» скрывается плотно застроенный внутренний квартал (на этом участке размещалось целых двадцать три строения, лабиринтом тянувшихся аж до самой Поварской, выходившей к ресторану «Прага» с противоположной стороны).
Спустившись по черной, предназначенной для истопников лестнице во двор и поплутав среди флигелей, пристроек, складов, дровяных сараев и внутренних корпусов, Колычев выбрался наконец на Поварскую и, свистнув извозчику, с комфортом отправился к Антипову, оставив своего преследователя мерзнуть на Арбате в бесплодном ожидании. Рубль двадцать пять копеек, отданные за номер в «Столице» – не такая уж высокая цена, чтобы на время избавиться от «Картуза». А филеру-любителю кроме нахальства нужно приобретать кое-какие специальные навыки, раз уж он решил заняться слежкой. Пусть получит первый урок.
Услышав дребезжание звонка, Антипов открыл двери сам. Прислуга у него была приходящей и по вечерам отправлялась восвояси. Павел был по-домашнему одет в шелковый халат, а голову его покрывала сетка для укладки волос, поддерживавшая тщательно уложенные фиксатуаром волны.
– Дмитрий? Заходи, – лаконично пригласил он. – Только учти, через час я убегаю, у меня рандеву с дамой.
– Я тебя не задержу, – улыбнулся Колычев.
– Ты не задержишь, ты человек свой. Хуже будет, если из Сыскного в последний момент протелефонируют: убийство, дескать, извольте срочно прибыть. Служба собачья, сам знаешь. А дамам этого не объяснишь... Раз-другой на свидание к ней не явишься и пиши пропало, крах всем мечтаньям.
В дом Антипова были вхожи только самые близкие друзья, от которых он не скрывал своей приватной жизни. Обстановка в его квартире отличалась полным аскетизмом – никаких занавесочек, вазочек, салфеток, горшков с цветами – только минимум самых функциональных предметов обстановки: кровать, стол, пара стульев, грубый гардероб, но при этом простенок между окон занимало огромное зеркало, отражавшее человека в полный рост. Антипов был весьма неравнодушен к своему внешнему облику, старался элегантно одеваться, вообще чрезвычайно следил за собой и использовал все модные новинки, широко рекламирующиеся в журналах: зубные элексиры и порошки, туалетную воду, одеколоны, специальные щеточки, ножнички, пилочки, гребешки и все прочее...
Как все люди, вышедшие из простых семей, но сумевшие добиться какого-то положения, Павел старался внешней респектабельностью
– Так какое у тебя дело? – спросил он у Колычева и тут же, не дожидаясь ответа, задал следующий вопрос: – Чаю выпьешь? Самовар еще не остыл, а чай у меня замечательный, китайский жасминовый. Аромат божественный...
– Павел, ты можешь меня выслушать? Не суетись, сядь и просто слушай то, что я буду рассказывать. И не отвлекайся ни на какие чаи. Ты, полагаю, уже и сам догадался, что мой интерес к делу купчихи Покотиловой не случаен. Эта женщина обратилась ко мне за помощью. Я понимаю, что ты во исполнение служебного долга обязан принять меры к ее поимке, но прошу тебя об одном – не торопись. Приговор Покотиловой – судебная ошибка, и я в ближайшее время намерен это доказать. Помнишь, ты присутствовал в доме Покотиловых в момент ареста...
И Дмитрий, стараясь говорить коротко и по существу, изложил Антипову свои умозаключения по делу, обращая его внимание на все несообразности и недочеты в ходе следствия, а потом рассказал о последних событиях и особо – о наглом «Картузе», оказавшемся конторщиком Бочарниковым, и его неумелой слежке.
– Ох, Дмитрий, такой ты благонамеренный господин по первому впечатлению, а ведь все по острию ножа пройти норовишь. Ну, так чего же ты хочешь от простого сыскаря? Помощи?
– Павел, ты говорил, что у тебя сохранилось письмо из тех, что были подкинуты Анастасии Павловне незадолго до убийства ее мужа. А у меня есть письмо написанное рукой ее деверя Ксенофонта Покотилова и присланное ей на каторгу. Я хотел бы провести экспертизу на установление идентичности почерка.
– Вечно ты меня, брат, во что-нибудь этакое втравишь! Только-только после твоей красавицы Муры раны залечили, так на тебе – мадам Покотилова с каторги в Москву пожаловала и сразу же к тебе под крыло. Конечно, другого такого дурака, как наш Дмитрий Степанович, поискать! Прямо Ивангое какой-то, хлебом не корми, лишь бы прекрасных дам из беды выручать...
Колычев понял, что Павел сравнивает его с героем Вальтера Скотта, благородным рыцарем Айвенго, которого переводчики дешевых изданий как только не ухитрялись обзывать. Но Дмитрию было не до литературных ассоциаций.
– Так ты мне отказываешь, Павел? – спросил он.
Антипов помолчал и горько вздохнул.
– Тебе попробуй откажи! Ты уж если на шею усядешься, так с живого не слезешь, – продолжал он ворчать, впрочем довольно беззлобно. – Ладно. Давай сделаем так – я сам по-тихому отдам оба письма нашим экспертам, и если дело выгорит и в подметном письме выявится рука Покотилова-младшего, тут уж мы его прижмем. Будет повод прихватить голубчика за лжесвидетельство и фабрикацию улик, а там, глядишь, он от ужаса и еще в каких-нибудь грехах повинится. А уж каким образом мы эту канитель раскрутили – неважно, победителей не судят.
– Неужели ты рискнешь подключиться к делу? Смотри, Павел, в этом есть риск, и я тебя не неволю...
– Ладно тебе, не стращай, я не красная девица! Да и мадам Покотилову, честно признаться, жалею. Мы, сыскные агенты, чай, не звери какие, тоже сочувствие к людям имеем.
– Ну что ж, спасибо тебе, – поблагодарил его Дмитрий, понимая, что уже пора прощаться, чтобы не нарушить планы Павла. – Письмо Ксенофонта я оставляю и задерживать тебя больше не буду, а то предмет
