вниз, это не смертельно. Зато всего пара-тройка шагов по отвесной стене – и свобода!

Через пять дней, когда должен был появиться караван китайских купцов, подготовка к побегу была полностью завершена.

Из новой льняной простыни была сплетена прочная веревка, из самого большого гвоздя сделан надежный крюк. Мура, побывав у Андрея в деревне, передала ему собранные для оплаты услуг китайцев деньги.

В вечер перед побегом Ася должна была укрыться в отдельно стоявшей на задворках тюремного двора кухне, а на ее койку в камере уложат «куклу» из тряпок, укрытую одеялом. До утренней поверки никто не хватится, да и поверку в шесть утра надзиратели скорее всего проведут как обычно формально, кое-как, считая спящих женщин издали. Так что даже в самом худшем случае у Аси должно быть как минимум часов восемь времени, прежде чем тюремное начальство забьет тревогу.

И этим временем нужно распорядиться с толком. Ася ночью дойдет до ближней деревни в трех верстах от тюрьмы, там ее встретит и укроет Андрей, а на рассвете китайские купцы, проходя с караваном через деревню, увезут с собой...

Накануне побега для Аси по всей камере собирали наиболее приличные вещи, чтобы, добравшись до цивилизованных мест, она не походила на беглую арестантку или бродяжку. Женщины наперебой предлагали кто блузку, кто платье, кто новый платок или хорошие ботинки на устойчивых каблуках. В результате Ася оказалась одета не просто прилично, но даже красиво и не без некоторой элегантности. Много вещей брать с собой было невозможно, они мешали бы при побеге, но «вольный» наряд и две смены белья ей уложили в заплечный мешок, чтобы, перебравшись через тюремную ограду, она сразу смогла переодеться.

Мура давала Анастасии последние указания:

– Китайцы провезут тебя по Маньчжурии и в безопасном месте высадят у железной дороги. Доберись до станции Куанченцзы, там найдешь железнодорожного инженера Нахманберга. Это – наш человек, и он будет предупрежден о твоем появлении. Нахманберг раздобудет для тебя настоящие документы и поможет добраться до Харбина, где много русских. Устроишься там служить в какую-нибудь контору или магазин наших соотечественников, заработаешь денег на билет за границу. Можно сесть на судно, уходящее в Америку...

– Нет, Мурочка, за границу я не поеду. Я вернусь в Москву и постараюсь добиться пересмотра моего дела.

– А ты не боишься ходить по одним улицам с людьми, уже однажды отправившими тебя на каторгу? Это очень опасно! Тебя легко могут узнать и пустить по новому этапу задолго до того, как ты успеешь хоть что- нибудь предпринять.

– Я больше ничего не боюсь, Мура. Постараюсь быть осторожной, возвращаться на каторгу мне не хочется. Но я должна во всем разобраться и доказать, что не была виновата в смерти Никиты.

– Ну что ж, рискни. В таком случае я дам тебе адрес одного человека в Москве. Запомни. Нет, не записывай, а просто запомни: Третий Зачатьевский переулок, на Остоженке, возле монастыря. Отсчитаешь пять домов от угла Третьего Зачатьевского и Коробейникова переулков, там в глубине сада стоит особнячок с зеленой крышей и высоким крылечком... Окна его выходят на монастырскую стену. Спросишь Дмитрия Степановича Колычева. Он профессиональный юрист и поможет тебе. Повтори имя!

– Дмитрий Степанович Колычев. А чем этот юрист занимается?

– Год назад был следователем в Московском окружном суде.

– Следователем? Он же сразу сдаст меня в полицию!

– Насколько я его знаю, не сдаст. Ты только расскажи ему все как есть. Он обожает помогать несчастным людям.

Мура усмехнулась. Ася поняла, что она говорит о том человеке в кителе судебного ведомства, который навещал ее в бутырской тюремной больнице. Мура тогда сказала Асе, что это ее «отвергнутая судьба». Асе показалось тогда, что Мура его любит... Позже Веневская в разговоре созналась, что он был тяжело ранен, причем стреляла в него сама Мура. Просто вынуждена была выстрелить, чтобы не помешал скрыться от полиции после совершенного ей политического убийства. Вот такая любовь... Захочет ли он теперь принять подругу женщины, не просто отвергнувшей его, но и пытавшейся убить? А Мура тем временем продолжала:

– Ну, давай обнимемся на дорожку, мадам Монте-Кристо. Пусть Бог тебя хранит, дорогая. К сожалению, я не могу, как аббат Фариа, завещать тебе несметные сокровища. Очень жаль, но чего нет, того нет.

– Мура, ты сделала намного больше, чем аббат Фариа. Скажи, а почему ты мне всегда помогала? Мы ведь такие разные с тобой. Почему ты так добра ко мне?

– Если честно, не знаю, – пожала плечами Веневская. – Но кое-какие мотивы у меня для этого, пожалуй, все же найдутся. Во-первых, ты мне просто симпатична, а во-вторых, наверное, иногда нужно бескорыстно совершать хоть какие-то добрые дела, чтобы они уравновешивали сделанное нами зло.

– Но может быть, тебе нужно еще и перестать делать зло, раз уж ты об этом задумалась?

– Настенька, разве в нашей стране можно прожить, оставаясь в стороне от зла? Но не будем философствовать. Ты рано или поздно сама это поймешь! Я уверена, что ты еще сама придешь к идее политического террора. Ты еще будешь с нами!

– Нет. Прости, но я никогда не буду с вами. Я не хочу никого убивать.

– Ладно, девочки, сейчас не время для дискуссий! – прервала их Мария Спиридонова. – Пойдемте, Покотилова, нам пора. Мешок с вещами спрячьте под бушлатом. А ботинки наденьте на ноги здесь, в камере, иначе мешок слишком раздуется и будет очень заметно, что вы что-то прячете. Веревку намотайте на себя вокруг талии. Вот так, пополнели немного, вам даже идет.

За ужином для политических на тюремную кухню отправились три каторжанки, а вернулись с бачком каши и буханками хлеба в камеру только две. Ася спряталась в темном углу кухни среди огромных тюремных чанов. Решеток на окнах кухни не было. Ночью, когда Мальцевская тюрьма погрузится в сон, вылезти во двор и добежать до ограды не составит труда...

«Я ничего не боюсь, – повторяла Ася, скорчившись за чаном, в котором обычно кипятили белье. – Ничего-ничего не боюсь. Я сумею отсюда вырваться. Все будет хорошо. Господи, помоги!»