в твоей вине? Такие вещи спроста не бывают.
– Мы все тогда так растерялись, что говорили совсем не то и не так и забывали о важном, – Ася попыталась оправдать Ксению, почувствовав, что Мура ее в чем-то заподозрила.
– Ты-то, конечно же, растерялась. А этой твоей Ксюше с чего теряться? – отрезала Мура. – Не похожа она на впечатлительную девицу. Наверняка в ее рассеянности был умысел.
– Но ведь она пришла меня проводить! – снова возразила Ася.
– Совесть успокоить хотела или праздное любопытство потешить. Не пиши ей, не надо. Не унижайся. К тому же, пока твое письмо дойдет до Москвы, пока эта самая Ксюша разберется, какую просьбу ты иносказательным языком излагаешь между строк (не писать же открыто, что готовишься к побегу и поэтому нуждаешься в деньгах, начальник тюрьмы перехватит...), пока ее подачка дойдет к нам в Нерчинск, немало воды утечет. Мне и Саше Измаилович присылают как минимум по пятьдесят рублей, а порой и больше. Другие девочки тоже получают кое-какие деньги, мы все скинемся и соберем нужную сумму.
Нужную сумму собирали в течение трех недель – на удачу Аси сокамерницы как раз получили несколько денежных переводов. Правда, не все были рады остаться без денег, оплачивая свободу Покотиловой.
Биценко, не в силах сдерживаться, несколько дней злобно бубнила о том, что это просто бессовестно – таким образом распоряжаться деньгами, которые поддерживают всю камеру и тех из товарищей, кто не имеет должной помощи из дома (полученные по переводам деньги, как правило, поступали в общую кассу заключенных). А теперь, ради побега уголовницы, человека, собственно говоря, чуждого их борьбе, вся камерная коммуна должна целый месяц существовать на голодном пайке...
Только авторитет Марии Спиридоновой помог заткнуть Биценко рот.
С китайскими караванщиками Андрею легко удалось договориться – они не брезговали никакими услугами, даже заведомо противозаконными, и не слишком дорожились при этом.
Оставался один сложный вопрос – как выбраться за ворота тюрьмы вдень прихода каравана. Вся камера обдумывала и обсуждала эту проблему, причем предлагались самые невероятные и фантастические прожекты – подкупить одну из надзирательниц, чтобы она пришла мыться в тюремную баню с взрослой дочерью, под видом которой выйдет из тюрьмы Покотилова (а девушку потом мать уж как-нибудь исхитрится забрать...); одеть Асю в одежду Веневской, которая якобы отправится на разрешенную встречу с мужем (но куда Асе деть пальцы, которые у Веневской отсутствовали, их ведь не замаскируешь?); попытаться вывезти Покотилову в бочке для капусты (пустые бочки должны доставить из тюрьмы в деревню для пополнения запасов) или каким-нибудь образом замаскировать худенькую Асю между колес под возом, на котором бочки повезут...
– Но как Покотиловой зацепиться там, под дном телеги, чтобы не выпасть под колеса? – недоумевала Измаилович. – Вы сами-то хоть раз пробовали проехаться в бричке между колес? Если Анастасия не сумеет удержаться, свалится на дорогу и тяжелая повозка переедет ее в воротах тюрьмы, планы побега придется оставить навсегда.
– Девочки, ну что вы мудрите? – вмешалась в дискуссию старая эсерка Марья Васильевна Окушко. – Дочки, бочки, брички... Все очень просто – нужно перелезть через тюремную ограду. Вот и всех дел...
– Ничего себе – всех дел! – воскликнула Мура. – Ограда высокая, а Покотилова не ярмарочный прыгун, чтобы легко через нее перескочить.
– Да разве ограда так уж высока? Тоже мне, высота! Жалкая стеночка. И вы ее считаете серьезной преградой? Вот у меня был случай...
И Марья Васильевна поведала, как пыталась бежать из Литовского замка в Петербурге. Ей с сокамерницей удалось вылезти на крышу здания, откуда они по веревке, сплетенной из простыней, намеревались спуститься вниз, в переулок, за стены тюрьмы. Однако беглянки не учли, что в Петербурге стояло время белых ночей, видно было как днем, и часовой арестанток заметил. Торопясь, несмотря ни на что, спуститься, Марья Васильевна нечаянно сорвалась с простыней и полетела вниз...
– И вы упали? – с ужасом переспросила Езерская.
– Ну и что? – передернула плечами Окушко. – Да, упала, но не так уж и сильно разбилась. А если бы не упала, так, может быть, и спаслась бы. В Питере затеряться – плевое дело.
– Но здесь-то не Питер! – хмыкнула Биценко.
– Вы, мадам Биценко, всегда полны скептицизма.
Окушко скорчила гримасу, удачно передразнив вечно недовольное выражение лица Биценко, и продолжила:
– Да, здесь не Питер, но между прочим, и тут найдутся свои плюсы. Часовые стену тюрьмы практически не охраняют, конвойная команда по ночам дрыхнет, пребывая в уверенности, что ни одна женщина не решится на побег. А стена, повторяю, не высока. Нужно всего лишь перелезть через нее, и вот она – свобода.
– Но как Настя сможет перелезть через стену, которая выше ее собственного роста? – спросила Мура.
– Ерунда, – оживленно заговорила Окушко, радуясь, что ей удалось завладеть всеобщим вниманием, которым ее обычно не баловали. – Почему бы и ей не воспользоваться веревкой из простыни? Закрепить веревку наверху и, упираясь ногами в камни кладки, по веревке подняться на эту чертову стену – раз плюнуть.
– Но как же мне закрепить веревку наверху, если я сама буду внизу? – спросила Ася.
– Девочки, я все-таки поражаюсь, до чего вы все неприспособленные, – вздохнула Окушко. – Ладно еще Покотилова, избалованная кисейная барышня из пансиона, ну а вы-то,
– А если оборвется? – спросила Мура.
– Если да кабы, – передразнила ее Окушко. – Ну упадет ваша Покотилова с высоты человеческого роста
