называется — еще и имечко какое для селедки выдумали, прости Господи, только плюнуть впору!
— Надо же, какая дикость, — огорченно заметила я, но боюсь, Шура уловила в моем тоне иронию и обиженно замолчала.
Я хотела сказать еще что-то важное, но тут мое внимание отвлек некий господин, который, проходя по перрону, с размаха задел меня плечом и тут же с извинениями, вежливо приподняв шляпу, заглянул мне в лицо. Буквально через секунду он с ужасом отпрянул и кинулся бежать так, словно за ним гнались волки, оттолкнул проводника и скрылся в двери вагона.
Допускаю, что выражение моего лица было не слишком приветливым (ведь трудно испытывать восторг при виде мужчины, бесцеремонно расталкивающего дам), но в конце концов я же не кикимора болотная, чтобы так уж меня пугаться!
Пожав плечами, я простилась с Шурой и тоже вошла в свой вагон.
По коридору, устланному красной ковровой дорожкой, проводник проводил меня в мое купе, жарко протопленное, с уютной настольной лампой под красным абажуром и стенами, обитыми мягкой тисненой кожей. Путешествие в неизвестность началось…
Поезд тронулся, и за окном поплыл сначала перрон, потом забитые вагонами запасные пути Брестской дороги, огоньки московских окраин и пригородов, и наконец — зубчатые черные полосы подмосковных лесов. Пора было устраиваться в купе для долгой дороги.
Прежде всего мне захотелось снять манто — в преддверии близкой зимы я отправилась в путь в каракуле, а в купе было так тепло, что пребывать и далее в мехах казалось просто невыносимо. Теперь можно было и умыться, ведь стоит просто пройтись по перрону рядом с поездом, и каким-то образом угольная пыль и сажа оказываются на лице.
Внутренняя дверь в соседнее купе, расположенная рядом с умывальником, была заперта. Вероятно, эти двери открывают лишь в том случае, когда оба купе заняты большой семьей или коллегами, путешествующими вместе. А когда по соседству едут случайные попутчики, во избежание нежелательных визитов из одного купе в другое принято пользоваться лишь дверью, ведущей в коридор.
Умывшись и причесавшись, я открыла прихваченный у вокзального газетчика иллюстрированный журнал. Номер журнала оказался старым, но полагаю, и в момент своего появления на свет он не вызвал большого ажиотажа среди читателей. Правда, издатели (как сообщалось в рекламе, «не щадя затрат») печатали часть иллюстраций модным способом «драй фарбен друк», то есть «в три цвета» (тоже, судя по названию — немецкое изобретение), так что вечная девочка с кошкой или собачкой и подписью «Два друга», парижская цветочница и «Именины бабушки» приобрели кое-какие цветовые нюансы.
Однако, на мой вкус, можно обойтись и монохромными рисунками, напечатанными «айн фарбен друк», если от этого выигрывает содержание журнала. Да мне, собственно, было и не до чтения — меня тревожили иные мысли.
Александр Матвеевич так пока и не объявился, хотя, раз билет в Берлин был прислан мне Легонтовым, он должен знать, что я уже еду в нужном направлении…
Но от Легонтова — ни слуху ни духу, а в одиночку украсть патенты у неизвестного мне в лицо господина Штюрмера — дело для меня непростое.
Я полностью погрузилась в эти неприятные раздумья, когда из соседнего купе тихо постучали в смежную дверь, щелкнул замок и передо мной возник Александр Матвеевич собственной персоной. Он появился так неожиданно и театрально, как герой сценической постановки. Короче говоря — «Явление 2-е. Елена и Легонтов».
— Здравствуйте, дорогая Елена Сергеевна. Рад вас видеть, вы прекрасно выглядите, — поприветствовал меня Александр Матвеевич с такой непринужденностью, словно просто забежал вечерком ко мне на Арбат на чашку чая.
— Александр Матвеевич, вы меня напугали, — не удержалась я от упрека. — Я уже предположила, что вы остались в Москве и мне придется сражаться со Штайнером один на один. А я могу его не узнать и в силу этого упустить…
— Елена Сергеевна, голубушка, я никогда не позволю себе бросить даму на растерзание врагам отечества.
А Штайнера вы, по-моему, и впрямь не узнали, столкнувшись с ним на перроне…
— Так это он — тот самый хамоватый господин, который так бесцеремонно толкался?
— Да. И у него ваше появление на вокзале вызвало явный шок. Я из вагонного окна с интересом наблюдал за его мимикой. Для агента иностранной разведки ему следовало бы лучше владеть собой.
— Но теперь-то он уж наверняка затаится в своем купе и не высунет оттуда носу до самого Берлина.
— А я полагаю — напротив. Вы были на фирме Штайнера в качестве хозяйки пансиона для молодых девиц и разыскивали Лидию. Он наверняка проверил эти сведения и убедился, что вы сказали ему правду. Так что же он должен предположить — что наша контрразведка, которая даже не имеет своего отделения в Москве, вдруг неизвестно зачем завербует содержательницу благотворительного пансиона и пошлет ее в Берлин следить за господином Штайнером? Не хочу оскорблять ваших феминистских взглядов, но и Штайнер и я понимаем, что если бы наша контрразведка и решила за ним следить, то подрядила бы для этих целей молодого и выносливого жандармского офицера.
— Я тоже не хочу никого оскорблять, но от толковой женщины в таком деле было бы больше проку, а молодые жандармские офицеры уже столько раз демонстрировали миру полную несостоятельность…
— Сударыня, давайте не будем развязывать ненужную дискуссию, мне хорошо известны ваши взгляды на политические и социальные проблемы. Вернемся к нашему делу. Я с большой долей уверенности могу предположить, что Штайнер теперь сам будет искать с вами знакомства, представ в образе мужчины, исполняющего простой долг вежливости и старающегося загладить неловкость. Заодно он втянет вас в беседу, чтобы окончательно расставить для себя все точки над i — то есть определить, до какой степени случайно ваше появление в этом вагоне и нет ли у вас к особе господина Штайнера дополнительного интереса. У меня одна просьба — дайте ему возможность завязать с вами знакомство и попытайтесь сделать так, чтобы он пригласил вас в ресторан. Мне нужно время, чтобы обыскать его купе и найти бумаги.
— А как вы проникнете в его купе, Александр Матвеевич?
— Это как раз не сложно — либо через крышу в окно, либо из коридора через дверь.
— Но ведь и дверь и окно будут заперты.
— Нет таких замков, которые нельзя было бы открыть, дорогая Елена Сергеевна. А окно к тому же можно просто разбить. Мы ведь с вами отважились на криминальную авантюру, так стало быть, отступать нам некуда. И я бы сказал, что проникнуть в купе Штайнера через дверь намного предпочтительнее, чем через окно — останется меньше следов моего проникновения, и наш голубчик не сразу схватится, что у него кое-что пропало. Сегодня вечером Штайнер может и не вылезти из своей норы, а вот завтра с утра вам наверняка удастся познакомиться с ним накоротке.
— Александр Матвеевич, а вдруг вы все же ничего не найдете? Вдруг Штайнер едет налегке, а документы он переправит в Германию каким-нибудь иным, хитроумным образом?
— Что ж, сделаю вывод, что я не пригоден к службе в контрразведке, вернусь к слежке за неверными мужьями и вороватыми управляющими и похороню память о своем фиаско под кипами аккуратно подшитых досье в своей конторе. Но давайте все же будем надеяться на лучшее! Чем черт не шутит? Вдруг нам повезет? Шанс у нас есть, даже если это — один шанс из тысячи. Кстати, запомните, Елена Сергеевна, как только документы окажутся у меня в руках, я сойду с этого замечательного поезда. Если мы к тому времени окажемся на территории Германии, встретимся с вами в Берлине. Если же все еще будем ехать по матушке России — я сразу отправлюсь в Петербург. На всякий случай давайте попрощаемся. Дай вам Господь удачи. В случае скандала и вмешательства полиции стойте на том, что ничего не знаете, не ведаете, просто приняли приглашение попутчика посидеть с ним в ресторане. Да, в Берлине для вас заказан номер в отеле «Кайзерхоф». Это — один из лучших отелей и в высшей степени благопристойное место. Поезда делают в Берлине несколько остановок, вы выйдете на вокзале «Фридрихштрассе» и возьмете извозчика или таксомотор до перекрестка Фридрихштрассе и Кроненштрассе, это совсем недалеко. Можно было бы и пешком дойти минут за пятнадцать, но без багажа.
— Александр Матвеевич, а как же я найду вас в Берлине, если вы тоже окажетесь там? Нам ведь еще
