тайн. (Чиновничьи формулировки как всегда очаровательны — не то розыск с целью охранения тайн, не то преступления с той же целью — понимайте, как хотите…) Говорено было много, высочайшее соизволение получено и что? Штат разведотделения сперва составили три человека, потом число сотрудников увеличили до десяти. Во главе поставили простого жандармского ротмистра, переведенного из провинции, из Тифлиса (в Петербурге желающих не нашлось), и у него в подчинении — старший наблюдательный агент в чине губернского секретаря (сами знаете, что это за синекура — чин XII класса, недалеко от коллежского регистратора ушел) да еще пяток наружных агентов из числа унтеров сверхсрочной службы и один тайный агент, завербованный из государственных чиновников, «для собрания справок и сведений». Ну, кроме того, писарь и рассыльный, чтобы с бумагами по инстанциям бегать. Вот вам и все борцы со шпионажем на необъятную матушку Россию! Естественно, под наблюдение были взяты всего лишь пять человек в столице — военные атташе Австро-Венгрии, Германии и Японии да пара наших крупных чиновников, попавших под подозрение ввиду неумеренных расходов (и выяснили-таки, что господа втихую приторговывали военными тайнами!). Это все — дело хорошее, за военными атташе следить необходимо, чтобы вконец не обнаглели, но и о рядовых иностранных агентах забывать не следует. В Варшавской губернии штаб военного округа на свой риск устроил проверку и выявил 48 австрийских и ПО немецких шпионов. В одной только губернии! И это те агенты, кто ухитрился подпасть под разоблачение, а есть ведь и более ловкие!

— Александр Матвеевич, но где же подвизалось столько шпионов? Ведь если всех этих агентов устроить на службу в штаб округа и интендантское управление, то для 160 человек и должностей не найдется…

— Как раз офицера штаба или чиновника интендантской службы иностранным агентам удается завербовать редко. Что ни говори, а наши военные в большинстве своем — патриоты. А вот парикмахера, обслуживающего гарнизонных дам, бильярдного маркера из офицерского казино, содержательницу дома терпимости, железнодорожного служащего — сколько угодно…

— Но какой толк для иностранной разведки в подобных незначительных субъектах?

— Весьма большой, Елена Сергеевна. Насколько мне известно, германская разведка не брезгует любыми донесениями своих агентов. Каждый обыватель может указать, какие части квартируют в населенном пункте или на каких железнодорожных станциях производится посадка войск в эшелоны — а это сведения о дислокации войск. Фотографии начальствующего состава всегда вызывали особый интерес разведки, и владелец фотоателье в гарнизонном городке, сделавший на заказ фотографические портреты командира полка с матушкой или штабс-капитана с невестой, превращается в бесценного агента, если согласен напечатать еще пару карточек для иностранного шпиона. Все так просто… Описание военных лагерей может предоставить любая грамотная барышня из веселого дома, выезжавшая туда по вызову для развлечения господ офицеров… Подобные ситуации можно моделировать до бесконечности. Потом донесения агентов собираются где-то в одних руках в германском военном штабе, обрабатываются, анализируются, и в результате немецкое командование имеет столь полные сведения о нашей армии, каких не имеет и наш военный министр.

— Александр Матвеевич, задумавшись о подобных вещах, легко сойти с ума и начать подозревать каждого — уж не работает ли он на иностранную разведку.

— Наверное, поэтому никто в России и не стремится задумываться о подобных вещах, — заметил Легонтов. — Да к тому же, вы хорошо знаете, какие настроения популярны теперь в нашем обществе! «Вся страна с надеждой ждет, кто ее погубит…»

Александр Матвеевич процитировал известную эпиграмму на графа Витте, начинавшуюся словами «Витте родиной живет и себя не любит». Впрочем, слова про Витте не имели отношения к данному делу, ведь не один Витте виноват во всех российских бедах. А вот радостные надежды на скорую гибель Российской Империи питают и вправду многие, не понимая, что каждый из них сам может оказаться погребенным под обломками нашей великой страны…

После слов Легонтова у меня возникло неприятное чувство, как у человека, безмятежно гулявшего по зеленой опушке и вдруг обнаружившего, что у него под ногами — трясина…

— Ей-богу, Александр Матвеевич, прежде разговоры об иностранных агентах всегда казались мне удачным поводом для шуток, а теперь я уже не нахожу в них ничего веселого. Ведь Россия и Германия однажды чуть-чуть не вступили в войну, помните? В 1908 году, когда Австро-Венгрия аннексировала Боснию. Тогда всем казалось, что до войны — один шаг, и только усилия Столыпина предотвратили конфликт. (Многие так и не простили Петру Аркадьевичу этого мира, почему-то большинство наших граждан не прочь повоевать с Германией.) А теперь, когда Столыпина больше нет и наша внешняя политика лежит вне границ разума и основывается лишь на эмоциях правителей, мы и сами не заметим, что война уже началась… А Россия к войне не готова, если ее территория напичкана военными агентами и каждый фотограф или парикмахер по мере сил поставляет сведения иностранным штабам. Неужели наши генералы так и проспят до начала войны и ничего не предпримут для борьбы со шпионажем?

— Ну, Елена Сергеевна, кажется, я вас уж слишком запугал. Успокойтесь, — примирительно ответил Александр Матвеевич. — Война, судя по всему, начнется не завтра. Конечно, положение России тяжелое, но этим летом было принято решение о создании семи контрразведывательных отделений на территории России и пресечении деятельности иностранных шпионов хотя бы административным порядком. Пока дело еще в процессе становления, но лиха беда начало…

— Так значит, скоро и в Москве будет свое отделение для борьбы со шпионажем?

— Увы, в Москве специального отделения не будет. Почему-то считается, что здесь иностранным агентам делать особо нечего. Отделения откроются в Петербурге, Киеве, Одессе, Варшаве, Вильно, Иркутске и в крепости Владивосток.

— А как же Москва? С ее гарнизоном, с ее заводами? Нет, иногда я просто не понимаю логику нашего правительства!

— Ну что ж, еще Шекспир устами Гамлета с болью заметил, что есть многое на свете, что недоступно нашему уму.

— Александр Матвеевич, а откуда вы столь хорошо осведомлены о деятельности иностранных разведок в России?

— Заподозрили, что я тоже на жаловании у кайзера Вильгельма? — рассмеялся Легонтов. — Не пугайтесь. Летом в Петербурге мне было сделано предложение поступить на службу в отделение контрразведки, которое организуют в столице. У меня есть кое-какой опыт сыска, а военное начальство признало целесообразным пригласить на условиях вольного найма частных сыщиков для скорейшей организации агентурной деятельности. Имел я по этому поводу ряд бесед в Петербурге, вот и оказался в курсе наших печальных дел…

— А если бы я вдруг оказалась агентом немецкой разведки? Вы ведь говорили со мной весьма откровенно, — я не удержалась, чтобы слегка не поддеть Легонтова.

— Ну, за вашу преданность отечеству я могу смело ручаться, слава Богу, мы знакомы не первый год. Вдруг, ни с того ни с сего, дамы, подобные вам, агентами не становятся, — галантно ответил он. — И к тому же сведения эти не секретны — это раз, да еще, боюсь, мне не известно ничего такого, о чем уже не знала бы немецкая разведка и в более полном объеме, — это два. Их агенты работают лучше наших, что приходится с болью признать, как бы ни было обидно за любезное отечество.

— Александр Матвеевич, я уверена, если вы пойдете служить в контрразведку, вы заткнете за пояс любого немецкого агента! Вы уже дали согласие на это предложение?

— Размышляю пока. И не знаю, к какому решению склониться. Может быть, мне потому и трудно переехать в Питер — там ведь придется наконец на что-то решиться.