— Если даже в самом деле войти сюда — это необычный поступок, — сказал Элвин, продолжая словесную пикировку, — почему ты должен этим интересоваться?

— Потому что в Диаспаре, — ответил Хедрон, — необычное является моей прерогативой. Я давно выделил тебя; я знал, что мы однажды встретимся. Я тоже уникален: в своем роде. О нет, не так как ты: это не первая моя жизнь. Тысячи раз я выходил из Зала Творения. Но где-то там, в начале, я был избран Шутом, а в Диаспаре бывает не более одного Шута. Впрочем, большинство людей находит, что и одного много.

В речах Хедрона была ирония, по-прежнему вызывавшая у Элвина растерянность. Задавать в упор вопросы личного характера не считалось признаком хорошего тона, но ведь Хедрон, в конце концов, сам затронул эту тему.

— Я сожалею о своем невежестве, — сказал Элвин. — Но кто такой Шут, и что он делает?

— Ты спрашиваешь «что», — ответил Хедрон, — поэтому я начну с того, что расскажу тебе — «зачем». Это длинная история, но, думаю, тебе будет интересно.

— Мне все интересно, — сказал Элвин сущую правду.

— Очень хорошо. Люди — если только это были люди, в чем я иногда сомневаюсь, — задумавшие Диаспар, должны были разрешить невероятно сложную проблему. Диаспар — это не просто машина; как тебе известно, это живой и к тому же бессмертный организм. Мы так пообвыклись в нашем обществе, что не можем осознать, насколько странным оно представлялось нашим первым предкам. Мы видим здесь крошечный, замкнутый мир, неизменный во всем, кроме мелочей, — и тем не менее век за веком он сохраняет идеальную стабильность. Время его существования, вероятно, превысило длительность всей прежней истории человечества. Однако в той истории были — по крайней мере так принято считать — многие тысячи самостоятельных культур и цивилизаций, продержавшихся какое-то время, а затем исчезнувших. Как Диаспар достиг свой необычайной стабильности?

Элвин был озадачен тем, что можно спрашивать о таких элементарных вещах, и его надежда узнать что-то новое начала таять.

— С помощью Банков Памяти, естественно, — ответил он. — Диаспар всегда состоит из одних и тех же людей, пусть даже состав населения меняется, когда их тела конструируются или разрушаются.

Хедрон покачал головой.

— Это ничтожно малая часть истины. Из тех же самых людей можно построить много разнообразных видов общества. Я не могу этого доказать или привести прямые свидетельства, но я убежден в этом. Творцы города не просто ограничили численность его населения; они ограничили также законы, управляющие поведением людей. Мы редко осознаем существование этих законов, но подчиняемся им. Диаспар — это замороженная культура, способная изменяться лишь в узких пределах. Банки Памяти хранят, помимо наших тел и личностей, еще много других вещей. Они хранят образ самого города, удерживая на своем месте каждый атом, оберегая его от перемен, вносимых временем. Взгляни на эту мостовую: она уложена миллионы лет назад, и по ней прошло бессчетное множество ног. Видишь ли ты хоть малейший признак износа? Незащищенное вещество, хотя бы и алмазной твердости, уже давным- давно было бы истерто в пыль. Но пока будет доставать энергии на работу Банков Памяти, пока содержащиеся в них матрицы будут контролировать образ города, физическая структура Диаспара не изменится.

— Но ведь какие-то изменения были, — запротестовал Элвин.

— Многие здания со времен постройки города были разобраны, вместо них воздвигнуты новые.

— Конечно. Но только путем сброса информации, хранящейся в Банках Памяти, и установки затем новых образов. В общем, я упомянул обо всем этом только для того, чтобы продемонстрировать, как город сохраняет себя физически. Вся суть в том, что в Диаспаре есть аналогичные машины, сохраняющие нашу социальную структуру. Они следят за всеми изменениями и корректируют их прежде, чем те станут слишком заметными. Как они это делают? Я не знаю. Может быть, они отбирают тех, кто появляется из Зала Творения. Может быть, они подправляют образы наших личностей: мы-то думаем, что обладаем свободой воли, но как можно быть в этом уверенным? Так или иначе, проблема была решена. Диаспар выжил и невредимым прошел сквозь века, подобно огромному кораблю, несущему в качестве груза все, что уцелело от человеческого рода. Это — грандиозный успех социальной инженерии. Другой вопрос — стоило ли все это затевать? Но одной стабильности недостаточно. Она слишком легко ведет к застою, а затем и к упадку. Конструкторы города предприняли тщательно рассчитанные шаги, чтобы избежать этого. Правда, опустевшие дома вокруг нас указывают, что они преуспели не полностью. Я, Шут Хедрон, есть часть этого плана. Возможно, лишь крошечная часть. Мне нравится думать иначе, но удостовериться в обоснованности своей мечты я никогда не смогу.

— И что собой представляет твоя часть? — спросил Элвин, все еще не до конца понимая собеседника и начиная слегка раздражаться.

— Ну, скажем, я вношу в город рассчитанное количество беспорядка. Если б я попытался объяснить свои действия, то разрушил бы всю их эффективность. Суди по мне по моим деяниям, хотя бы и немногим, а не по моим словам, хотя бы и многим.

Элвин никогда не встречался с кем-либо, напоминавшим Хедрона. Шут был настоящей личностью — человеком действия, на голову превосходящим уровень общего единообразия, типичный для Диаспара. И хотя надежда разобраться, в чем именно заключались его обязанности и как он их выполнял, рассеялась, это было не столь важно. Главное заключалось в том, почувствовал Элвин, что появился кто-то, с кем он может поговорить (когда тот сделает перерыв в монологе), и кто способен дать ответы на самые насущные, давно назревшие вопросы.

Они вместе направились обратно по коридорам Башни Лоранна и вышли наружу близ опустевшей движущейся дороги. Только теперь Элвин сообразил, что Хедрон ни разу не поинтересовался: что же он делал там, на краю неизвестности. Он подозревал, что Хедрон уже знал это и был заинтригован, но не удивлен. Интуиция подсказала Элвину, что удивить Хедрона будет очень непросто.

Они обменялись индексами, чтобы иметь возможность при желании связаться друг с другом. Элвин в нетерпении ожидал новой встречи с Шутом, одновременно слегка опасаясь, что его общество окажется утомительным при слишком длительном контакте. К тому же он хотел предварительно узнать, что могут рассказать о Хедроне его друзья и, в частности, Джезерак.

— До следующей встречи, — сказал Хедрон и попросту исчез.

Элвин был несколько обескуражен. Встречаясь с кем-либо не во плоти, а в виде спроецированного изображения, житель Диаспара, следуя правилам хорошего тона, предупреждал собеседника об этом с самого начала — иначе тот, ничего не подозревая, мог попасть в весьма невыгодное положение. Вероятно, Хедрон все время спокойно сидел дома — где бы его дом ни находился. Номер, который он дал Элвину, гарантировал лишь, что все сообщения достигнут его, но не содержал информации о его местожительстве. Это, по крайней мере, соответствовало обычаям. С индексными номерами можно было вести себя достаточно свободно; фактический же адрес открывали лишь самым близким друзьям.

Возвращаясь в город, Элвин раздумывал над всем услышанным от Хедрона о Диаспаре и его социальном устройстве. Примечательно, что он никогда не встречал недовольных своим образом жизни. Диаспар и его обитатели были задуманы как части единого генерального плана; они составляли идеальный симбиоз. На протяжении своих долгих жизней диаспарцы никогда не скучали. Хотя их город был по меркам прежних веков очень мал, его сложность превосходила всякую меру, а количество сокровищ и всяких диковин было беспредельным. Здесь Человек собрал все плоды своего гения, все, что удалось спасти из руин прошлого. Говорили, что все некогда существовавшие города сыграли свою роль в становлении Диаспара; до появления Пришельцев его название уже было известно во всех мирах, утерянных позднее человеком. В строительство Диаспара был вложен весь опыт, все искусство Империи. Когда же великие дни подошли к концу, гении прошлого реформировали город и поручили его машинам, сделав Диаспар бессмертным. Если даже все уйдет в небытие — Диаспар будет жить и нести потомков Человека невредимыми по течению времени.

Люди в Диаспаре не достигли ничего, кроме возможности выжить, и были удовлетворены. Они могли заняться миллионом вещей, чтобы заполнить промежуток времени от момента выхода почти взрослых тел из Зала Творения, до часа возвращения лишь слегка постаревших организмов в Банки Памяти города. В мире, где все мужчины и женщины обладали разумом, некогда осенявшим лишь гениев, не было