веков, пока он не попал в место своего последнего упокоения – Музей Ранапуры».

Морган пропустил часть последующей истории, когда он вытер глаза, прошло лет десять, сложная семейная ссора была в самом разгаре, и он не совсем понял, кто кого убивал. Когда замолк лязг оружия на поле брани, коронный принц Малгара и царица-мать бежали в Индию, а Калидаса захватил престол и заточил отца в тюрьму.

То, что узурпатор не лишил Паравану жизни, объяснялось не сыновними чувствами, а верой в то, что у старого царя спрятаны где-то сокровища, предназначенные для Малгары. Но Паравана в конце концов устал от обмана.

– Я покажу тебе мое богатство, – сказал он сыну. – Дай мне колесницу, и я отвезу тебя к нему.

В отличие от Ханумана старый король отправился в свой последний путь на ветхой телеге, запряженной волом. Хроники отмечают, что одно колесо было сломано и всю дорогу скрипело. К удивлению Калидасы, отец приказал отвезти его к огромному искусственному озеру, воды которого орошали все центральное царство; Паравана отдал этому водоему почти всю свою жизнь. Он шел по краю огромной дамбы и глядел на собственную трехметровую статую, стоявшую лицом к воде.

– Прощай, старый друг, – сказал он, обращаясь к каменной фигуре, державшей в руках каменную карту внутреннего моря. – Охраняй мое наследство, Он спустился по ступеням водослива, зашел в озеро по пояс, зачерпнул горстью воду и кинул ее через голову. Затем обернулся к Калидасе с гордым и торжествующим видом.

– Здесь, сын мой, – вскричал он, указывая рукой на живительную влагу, разлившуюся на многие лиги, – здесь… здесь все мое богатство!

– Убейте его! – вне себя от ярости и разочарования приказал Калидаса.

Солдаты повиновались.

Первые несколько лет Калидаса жил со своим двором в Ранапуре. Затем он переехал на одинокий утес Яккагала, возвышавшийся над джунглями в сорока километрах от Ранапуры. Некоторые утверждали, что он искал неприступную крепость – укрыться от мести брата. Однако под конец Калидаса пренебрег ее защитой. К тому же, если Яккагала всего-навсего цитадель, то зачем он окружил утес необъятными Райскими Садами, создание которых потребовало не меньше труда, чем постройка вала и рва? И зачем тут фрески? Когда рассказчик задал этот вопрос, западная стена утеса выступила из темноты… но в том виде, как две тысячи лет назад. По всей ширине утеса, в ста метрах от его подножия, протянулась ровная и оштукатуренная полоса, расписанная множеством поясных женских изображений в натуральную величину. Все они были прекрасны и выполнены в одном стиле. С золотистой кожей и пышногрудые, они были облачены в одеяния из прозрачной ткани, а то и вовсе украшены одними драгоценными камнями. У одних были высокие сложные прически, у других, по-видимому, короны. Многие держали в руках цветы.

«Некогда этих фигур было не менее двухсот. Но ветры и дожди многих столетий уничтожили все, кроме двадцати, укрытых нависающим горным уступом…»

Изображение увеличилось. Под мелодию «Танца Анитры» одна за другой уцелевшие девы Калидасы выплывали из темноты. Хотя и пострадавшие от непогоды, времени и рук вандалов, они пронесли свою красоту через века. Краски все еще были яркими, так и не выгорев под солнцем, более полумиллиона раз обливавшего их закатными лучами. Богини или смертные, они не дали умереть легенде Яккагалы.

«Никто не знает, кто они и почему нарисованы в таком недоступном месте. Наибольшей популярностью пользуется гипотеза, состоящая в том, что они небожительницы, что Калидаса стремился создать Земной Рай и поселить там богинь. Возможно, он считал себя божеством, как египетские фараоны, возможно, именно поэтому он по примеру египтян поставил огромного сфинкса сторожить вход в свой дворец».

Изображение сместилось, теперь перед зрителями было небольшое озеро, в котором отражался утес. Вода покрылась рябью, очертания Яккагалы дрогнули и расплылись. Когда они вновь возникли, утес был увенчан зубчатыми стенами с бойницами, бастионами и шпилями. Разглядеть их как следует было невозможно, они все время оставались не в фокусе. Никто никогда не узнает, как на самом деле выглядел воздушный дворец Калидасы до того, как пришли те, кто стремился самое имя царя стереть в памяти людей. «И здесь он жил почти двадцать лет, ожидая уготованного ему рокового конца. С вершины Утеса Калидаса увидел, как с севера наступают войска Малгары. Возможно, он и считал свою крепость неприступной, но не стал подвергать это проверке. Он спустился навстречу брату на нейтральную полосу между двумя армиями. Содержание их беседы неизвестно. Говорят, перед расставанием они обнялись, возможно, это и правда. Затем армии хлынули одна на другую. Калидаса сражался на своей территории, его воины хорошо знали местность, и казалось, победа будет за ним. Но вмешался один из тех случаев, которые определяют судьбы народов. Боевой слон Калидасы свернул в сторону, чтобы обойти небольшое болотце. Воины подумали, что царь отступает. Это, как сообщают хроники, сломило их боевой дух.

Калидасу нашли на поле брани, он покончил с собой. Малгара стал царем.

А Яккагала была отдана джунглям и заброшена на семнадцать веков».

«Мой тайный порок», – говорил об этом Раджасинха с улыбкой и сожалением. Стареющий дипломат давно был не в силах подняться пешком на вершину Яккагалы, однако у него был способ компенсировать потерю. Много лет назад он приобрел малогабаритный телескоп и с его помощью мог блуждать по всему западному склону Утеса, мысленно поднимаясь по тропе, по которой в прошлом не раз всходил на вершину. Когда он глядел в окуляр, ему казалось, что он висит в воздухе около гранитной стены. Раджасинха редко пользовался телескопом утром, потому что солнце вставало с другой стороны Яккагалы, и на теневом западном склоне почти ничего нельзя было разглядеть. Но сейчас, взглянув в широкое окно, Раджасинха с удивлением увидел на фоне неба силуэт крошечной фигурки, двигающейся по самому гребню Утеса. «Ранняя птичка, – подумал Раджасинха. – Кто бы это мог быть?»

Он встал с кровати, накинул саронг из яркого батика, вышел и повернул короткий тубус к Утесу.

«Мог бы и сам догадаться!» – сказал он себе не без удовольствия, углубляя увеличение. Значит, вчерашнее зрелище произвело на Моргана должный эффект. Инженер захотел увидеть своими глазами, как архитекторы Калидасы справились с труднейшей задачей.

Но то, что увидел Раджасинха, испугало его: Морган быстро шел по самому краю площадки в нескольких сантиметрах от обрыва, к которому мало кто из туристов отваживался подходить. Не у многих из них хватало смелости даже на то, чтобы посидеть на Слоновьем Троне, свесив над пропастью ноги, а инженер стоял рядом с ним на коленях, небрежно придерживаясь рукой за резной камень… и наклонялся над пустотой, чтобы рассмотреть поверхность отвесной стены. Раджасинха, хоть и привык к этим вершинам, с трудом мог на него смотреть.

Спустя несколько минут Раджасинха решил, что Морган, должно быть, один из тех редких людей, которые абсолютно не боятся высоты. Память Раджасинхи, все еще превосходная, старалась прийти ему на помощь. Было что-то имеющее к этому отношение… что-то, касающееся Моргана. Морган… неделю назад он фактически ничего не знал о Моргане…

А, вот оно. В свое время в газетах шла полемика, привлекшая всеобщее внимание. Главный Конструктор Гибралтарского Моста объявил, что намерен ввести новшество. Поскольку весь транспорт будет на автоматическом управлении, нет смысла делать перила по краям Моста: отказ от них сэкономит тысячи тонн. Конечно, все сочли это бредовой идеей, а что, спрашивала публика, если у одной из машин откажет управление и она направится к краю? У Главного Конструктора был на это ответ. Если испортится управление, тогда автоматически сработают тормоза, и экипаж остановится, не проехав и ста метров. Лишь на наружных полосах дороги есть риск, что машина свалится через край, для этого должны одновременно выйти из строя автоматическое управление, датчики и тормоза, что может произойти раз в двадцать лет. Затем Главный Конструктор сказал то, чего говорить не следовало. Он добавил, что в этом маловероятном случае для его прекрасного Моста лучше, чтобы машина поскорее свалилась вниз.

Понятно, что в конце концов Мост огородили – тросами вдоль наружных полос, – и, насколько