полов и плодородием почвы так твердо, что бесплодную жену они отсылают обратно по той причине, что она якобы мешает плодоносить саду своего мужа. Напротив, супружеская пара, которая доказала свою необычную плодовитость, произведя на свет двойню, считается у баганда наделенной способностью благотворно влиять на плодородие банановых деревьев – основного источника пищи. Некоторое время спустя после рождения близнецов справляется обряд, цель которого – передать банановым деревьям производящую силу родителей. Жена ложится на спину в густую траву рядом с домом и кладет между ног цветок банана; затем приходит муж и своим детородным органом скидывает цветок. После этого они ходят по всей округе, исполняя ритуальные танцы в садах избранных друзей для того, чтобы способствовать обильному урожаю банановых плодов.

Во многих частях Европы справлялись посевные и жатвенные обряды, которые основывались на том же самом примитивном представлении. Например, в день святого Георгия (23 апреля) на Украине священник в рясе в сопровождении других служителей церкви направляется в поля, на которых едва начинают зеленеть побеги, и благословляет их. После этого женатые молодые люди парами ложатся на засеянное поле и перекатываются по нему по нескольку раз в уверенности, что это благоприятствует росту побегов. В некоторых областях России женщины, невзирая на грязь и рытвины, которые могут попасться на пути, тащат по побегам священника. Если духовный пастырь упирается или протестует, прихожане начинают роптать: «Вы что же это, батюшка, не хотите нам добра, не хотите, чтобы у нас был хлеб? А ведь есть-то его вы любите!» В некоторых районах Германии во время сбора урожая мужчины и женщины, жнущие хлеб, катаются в обнимку по полю. Это, возможно, является смягченной формой древнего и грубого обычая, направленного на то, чтобы сообщить плодородие полям с помощью действий, к которым издавна прибегали индейцы-пипилы из Центральной Америки и к которым до настоящего времени обращаются рисоводы с острова Ява.

Для ученого, который стремится проследить извилистый путь человеческого разума в поисках истины, представит некоторый интерес следующее наблюдение. Верование в симпатическое воздействие полов на растительность, которое побуждало одни народы предаваться необузданным страстям, побудило другие народы попытаться достичь той же цели прямо противоположными средствами. От сева маиса до его жатвы индейцы из Никарагуа вели целомудренный образ жизни: они не приближались к своим женам, спали отдельно от них, не употребляли в пищу соль, не пили ни какао, ни чичу – крепкий напиток из маиса. Этот период был для них, как заметил один испанский историк, периодом воздержания. И до сих пор некоторые из племен индейцев Центральной Америки прибегают к воздержанию в целях содействия росту посевов. Сообщают, что перед севом маиса индейцы-кекчи спят отдельно от своих жен и на протяжении пяти дней не едят мяса; у индейцев-ланкинеро и кайабонеро период воздержания от плотских удовольствий длится 13 дней. Часть немецкого населения Трансильвании также берет себе за правило, что мужчина не имеет права спать с женой в течение всего времени засева полей. Тому же правилу следуют в округе Калотасег в Венгрии: там считается, что если его не соблюсти, то зерно погибнет. Вождь племени кайтиш строго воздерживается от половых сношений со своей женой, пока справляются магические обряды, призванные содействовать росту трав; он уверен, что нарушение этого правила помешало бы всходам подняться до нужной высоты. Когда на островах Меланезии всходят стебли ямса, мужчины спят рядом с садами и не приближаются к женам; войди мужчина в сад, преступив этот запрет, – и плоды были бы испорчены.

Ответ на вопрос о том, почему сходные верования логически приводят разные народы к таким противоположным способам поведения, как строгое целомудрие и неприкрытый разгул, не придется искать слишком долго, если стать на точку зрения дикаря. Если дикарь отождествляет себя с природой, если он не может отделить собственные побудительные мотивы от способов, которыми природа пользуется для того, чтобы воспроизводились растительные и животные виды, он может придти к одному из двух заключений. Во-первых, он может сделать вывод, что, отдаваясь своим вожделениям, он принимает участие в размножении растений и животных. Во-вторых, он может вообразить, что энергия, которую он не израсходует на воспроизведение собственного потомства, образует запас энергии, который другие представители растительного и животного царства смогут использовать для размножения. Так что из одной и той же грубой философии, из одних и тех же примитивных представлений о природе и жизни дикарь может прийти к разным формам поведения.

Читателям, воспитанным в религиозной традиции, пропитанной аскетическим восточным идеализмом, это объяснение обычая воздержания, который при определенных обстоятельствах соблюдают грубые и дикие народы, может показаться искусственным и натянутым. Они могут решить, что его в достаточной мере объясняет представление о нравственной чистоте, которое в их умах столь тесно связывается с соблюдением этого обычая. Они могут вместе с Мильтоном45 счесть, что целомудрие уже само по себе является возвышенной добродетелью, что ограничение, которое оно накладывает на один из сильнейших позывов нашей животной природы, выделяет тех, кто способен ему подчиниться, из числа обычных людей и делает их достойными печати божественного одобрения. Но этот ход мысли, каким бы естественным он нам ни казался, совершенно чужд и непонятен дикарю. Если он в иных случаях сопротивляется половому инстинкту, то делает это не из соображений возвышенного идеализма, не из стремления к нравственной чистоте, а ради скрытой, но совершенно определенной и конкретной цели; он готов пожертвовать непосредственным чувственным удовольствием только ради ее достижения. Для доказательства того, что это так, достаточно уже приведенных примеров. Там, где инстинкт самосохранения (дающий о себе знать главным образом в поисках пропитания) вступает в конфликт с инстинктом размножения, первый, будучи изначальнее и важнее, способен подчинить себе второй. Короче говоря, дикарь готов ограничить свои сексуальные потребности ради добычи пищи. Другой целью, ради достижения которой он согласен подвергнуть себя тому же ограничению, является победа на войне. Узду на свои сексуальные вожделения набрасывает не только воин на поле битвы, но и его оставшиеся дома друзья; они верят, что это поможет одержать победу над врагами. Мы вполне осознаем ложность как этого верования, так и веры в то, что целомудрие сеятеля способствует росту посевов. Возможно, однако, что вкус к самоограничению, который эти и подобные им верования, как бы они ни были ложны, привили человечеству, был небесполезен для укрепления человеческой породы. Ведь сила родового и индивидуального характера состоит преимущественно в способности жертвовать настоящим ради будущего, в пренебрежении соблазнами эфемерного удовольствия ради более отдаленного и устойчивого удовлетворения. Чем более упражняют в себе эту способность, тем возвышеннее и сильнее становится характер; высший же героизм достигается теми, кто ради сохранения или завоевания свободы и истины для других, возможно далеких, эпох, отказывается от жизненных удовольствий и даже от самой жизни.

Диана – богиня плодородия. Мы убедились, что, согласно распространенному верованию, которое не лишено фактического основания, растения воспроизводятся путем соединения полов, и, в соответствии с принципом гомеопатической, или имитативной, магии, считается, что этому воспроизводству способствует действительный или символический брак мужчин и женщин, маскирующихся на время под духов растительности. Магические представления такого рода играли существенную роль в европейских народных праздниках, а так как основаны они на чрезвычайно примитивном понимании природной закономерности, то их возникновение теряется в седой древности. Поэтому мы вряд ли ошибемся, если предположим, что они восходят к эпохе, в которую предки цивилизованных народов Европы еще не перестали быть варварами, пасущими скот и возделывающими небольшие хлебные поля на прогалинах обширных лесов, которые покрывали тогда большую часть континента от Средиземного моря до Ледовитого океана. Но коль скоро эти древние колдовские чары и заклинания, вызывающие появление листьев, завязей, травы, цветов и плодов, просуществовали в форме пасторалей и народных гуляний до наших дней, то почему нельзя предположить, что приблизительно два тысячелетия назад они