— Послушайте, извините. Я не хотел угрожать. Но вы должны понять. — Сол снова повернулся к Сосульке. — Скажи мне то, что я хочу знать. Соберись с силами. Не умирай. И ты будешь свободен. Или я умру, защищая тебя.

— Ну и обещание, — пробормотал Сосулька.

— Можешь на это рассчитывать. Сосулька облизал сухие губы:

— Что… ты хочешь знать?

— В машине, когда мы сюда ехали, ты сказал мне, что Хэлловэй живет под Торонто. Место называется Китченер. Сосредоточься. Как туда доехать? Где?..

— Китченер? — Голос Сосульки был совсем слабый, как хруст сухих листьев. — Он живет… совсем рядом… Шоссе четыреста первое… к западу от Торонто… восемьдесят километров… въезд номер…

Сол запоминал каждое слово.

Полночь. Средиземное море. Южнее Крита, севернее Ливии.

Капитан грузового корабля “Медуза” чувствовал напряжение из-за светового сигнала в темноте справа по борту. Встреча с ливийским сухогрузом не должна была состояться раньше трех часов ночи. До этого времени оставалось еще три часа, и его никто не предупредил об изменении в расписании. С одиннадцати вечера, чтобы сохранить груз в тайне от врагов, он, как и ливийцы, должен был воздерживаться от выходов в эфир. Так что, если расписание изменилось, его не могли об этом предупредить. Главное то, что сигналы вспыхивали по коду, о котором договаривались заранее. Капитан отдал приказ подтвердить получение сигнала, подождал и, когда ливийцы просигналили дальнейшее подтверждение, расслабился. Чем скорее он избавится от этого груза, тем лучше.

Труба корабля показалась из темноты и остановилась на близком, но безопасном расстоянии от замершей на воде “Медузы”. От корабля отделились лодки, заревели моторы. Капитан приказал людям спустить веревочные лестницы и приготовить корабельный кран к разгрузке.

Лодки пошли к “Медузе”. По лестницам быстро поднимались люди. Гостеприимная улыбка исчезла с лица капитана, когда он увидел, что эти люди в масках и вооружены автоматическим оружием. Они нейтрализовали его команду, загнав ее в спасательные шлюпки. К голове капитана приставили пистолет. Он вскрикнул.

Из спасательной шлюпки капитан “Медузы” смотрел, как его корабль с грузом на сто миллионов долларов исчезает в ночи. Двое из напавших следовали за “Медузой” в лодках. То, что он принял за ливийский сухогруз, на самом деле было макетом трубы, сделанным из парусины, который пираты подняли над одной из своих лодок. Он подозревал, что подобный макет поднимут над палубой “Медузы”, чтобы изменить ее силуэт и помешать преследователям опознать ее. Возможно, на борту напишут другое название. К завтрашнему утру пираты доберутся до безопасной гавани. Капитан дотронулся до виска, куда недавно ему приставили пистолет. Он спрашивал себя, как он объяснит все это ливийцам, когда они прибудут на встречу, и приказал грести как можно быстрее. Куда? Да какая разница? Главное, подальше от этого места. Подальше от ливийцев, которые не славятся ни понятливостью, ни милосердием.

Окончательно придя в себя, Эрика пыталась усвоить все, что говорил ей Сол: о том, как он, Дрю и Арлен объединили свои силы, и что случилось после того, как ее похитили. Когда она услышала о том, что им удалось узнать, удивление сменил шок.

— Команда уничтожения? Мои отец, Авидан и остальные… семидесятилетние мужчины… исчезли потому, что решили отомстить нацистским военным преступникам?

— Возможно, они заняты не только этим.

— Хуже?

Дрю помогал Солу объяснить:

— В машине Сосулька упомянул “Ночь и Туман”. Он не имел в виду нацистскую тактику.

Эрика поняла, это придало ей силы, и она встала с кровати.

— Но разве вы не понимаете? Если они мучают отцов, терроризируя детей, значит, отцы еще живы. В противном случае — месть не завершена. Нацисты должны знать, что их детей терроризируют. Они должны страдать, зная, что страдают их близкие. Значит, еще есть шанс остановить моего отца и всю команду, не дать им убить.

Дрю улыбнулся:

— Сол прав — умная женщина.

— Если я такая умная, почему я не поддержала своего отца? — спросила она. — Часть меня хочет, чтобы он сквитался с ними.

— И часть меня тоже, — поддержал ее Сол. — Может, потому я так и злюсь, защищая их.

— В этом все дело, — сказал Дрю. — Одна ваша часть хочет отомстить, но только часть. Я посторонний и не имею права на свое мнение, Моих родителей не уничтожили во время войны. Мою расу не истребляли. Но даже я, когда думаю об SS, чувствую такую злость, что хочу… — Он вздохнул. — Некоторые из них не были даже сумасшедшими, которые верят в то, что делают. Они просто мирились с безумием вокруг них. Зарабатывали на жизнь. Кормили свои семьи. Если бы эти лицемеры воспротивились…

— Но мир не таков, — произнесла Эрика.

— Мы таковы, — сказал Дрю. — И поэтому мы отказываемся использовать нацистские методы против нацистов. Потому что мы отказываемся быть нацистами. Не об этом ли шла речь на Нюрнбергском процессе? Не месть, а исполнение закона. Поверьте, я хочу, чтобы эти преступники были наказаны. Меня не волнует, сколько им лет. Я за смертный приговор. За абсолютное преступление — абсолютное наказание. Они должны быть наказаны. Но не отдельными людьми, не на основе одной лишь злобы, наказание должно быть санкционировано обществом.

— Но как?.. — Эрика пошатнулась и села на кровать. К ней подбежал Сол и обнял за плечи:

— С тобой все в порядке? — Она кивнула:

— Как мы остановим моего отца?

— Торонто, — сказал Сол. — Хэлловэй живет под Торонто. Последний раз твоего отца видели там. У тебя достаточно сил, чтобы отправиться туда?

— Даже если бы у меня их не было, я бы сказала “да”. Ради отца.

— Но ты действительно можешь?

— Да. Закажи два билета на ближайший рейс.

— Четыре, — сказал Дрю.

Эрика удивленно посмотрела на него.

Арлен, молча слушавшая весь разговор, шагнула вперед.

— Я согласна с Дрю. Четыре билета. Мы с вами.

— Но не вы…

— Не должны? Это ты хотела сказать?

— Это не ваша проблема. — Эрика расстроенно махнула рукой. — Звучит грубо. Я не это имела в виду. Но это не ваш отец.

— Верно, — сказал Дрю. — Мы не обязаны. И все равно мы с вами.

— Вы даже не знаете меня.

— Мы узнаем.