— Похоже, наступило время играть по-крупному, — сказал я. — Флотер пойдет по главной улице в космопорт. Я могу выскочить возле музея, а вы все отправитесь дальше. Вместе с шерифом вас будет как раз нужные семнадцать человек, на тот случай, если кто-нибудь решит пересчитать вас по дороге. Это даст нам небольшой запас времени. А потом вы сможете отключить флотер прежде, чем он доедет до места.

— Но тогда у тебя не будет под рукой аккумуляторов флотера. — Мы намеревались воспользоваться ими в том случае, если боекостюм окажется разряженным.

— Почему же, будут, — воскликнул Макс. — Где-нибудь за километр от космопорта мы переведем флотер на ручное управление и опустим на землю. После того, как мы высадим Уильяма, пройдет пять-семь минут. Дадим ему еще минуту-другую, чтобы ввязаться в историю. А затем развернем флотер и возвратимся к нему.

— С полицией на хвосте, — добавила Мэригей.

— Может быть, да, а может быть, и нет, — возразил я. — У вас на всякий случай будет оружие. Но у них нет такой полиции, как на Земле. — А может быть, и на Земле ее теперь тоже нет. — Невооруженные регулировщики уличного движения.

— Ты не хочешь взять оружие? — удивился Макс.

— Нет. Посуди сам: слезоточивый газ — это настоящая удача. Я пущу газ, войду внутрь в противогазе и с фомкой, и уже через считанные минуты окажусь в костюме. Черт возьми, да я встречу вас на дороге к космодрому.

Мэригей кивнула.

— Это может сработать. А если и нет, то, по крайней мере, тебе не придется убивать смотрителей.

Я смог уложить газовые гранаты и противогаз в портфель шерифа. Труднее было замаскировать фомку, но я догадался засунуть ее в штаны на бедро и зацепил крюк за ремень. Под пальто ничего не было видно.

Мы все заняли места во флотере, и он двинулся вперед, поднявшись примерно на сотню метров. Снегопад усилился, так что даже земли почти не было видно. Мы надеялись, что в Центрусе такая же погода. Это затруднит действия для них, но не для нас. Лишь бы ветер не усилился. Снегопад не был помехой для челнока, но он не смог бы взлететь при сильном встречном ветре.

Это был неприятный час. Шериф не был единственным заложником; на самом деле судьбы всех нас зависели от результата целого ряда непредсказуемых событий. И никто не хотел говорить об этом сейчас, когда шериф находился рядом и слышал все разговоры.

Когда флотер снизился до уровня земли, приблизившись к границам города, мною овладело странное спокойствие. Конечно, впереди были какие-то опасности, но это был просто диетический супчик по сравнению с тем, что я помнил со времен войны.

Я не хотел думать о том, сколько лет назад это со мной происходило, надеялся, что смотрители музея окажутся тихими городскими мальчиками и девочками — книжными детьми, незнакомыми с насилием. А может быть, это будут старики. Но в любом случае своим появлением я обеспечу их историей, которую они будут рассказывать детям и внукам. «Я был там, когда сумасшедшие ветераны угнали космический корабль». А возможно, она окажется другой: «В тот день к нам ворвался этот сумасшедший парень со слезоточивым газом. Я застрелил его». Но никто из нас не мог припомнить, чтобы смотрители музея были вооружены. Хотя не исключено, что они держали оружие где-нибудь не на виду. Возможно, мне следует волноваться еще и из-за чего-нибудь непредвиденного.

Мэригей положила палец на кнопку сброса программы, но нажимать ее не понадобилось. Флотер остановился перед светофором на перекрестке перед библиотекой. Я быстро чмокнул Мэригей в щеку и выскочил за дверь.

Снежинки опускались все так же медленно и вертикально — хорошо для челнока и, пожалуй, для меня, так как снегопад несколько задержит подмогу, которая наверняка кинется в музей по сигналу тревоги. Я пробирался через медлительные уличные потоки, и встречные учтиво уступали мне дорогу; возможно, из- за моей хромоты: фомка сползла со своего места и теперь упиралась мне в подколенную ямку.

Мне пришло в голову, что музей мог оказаться закрытым, и это было бы хорошо. Я мог бы ворваться туда и, хотя несомненно сработает сигнализация, мне придется в этом случае иметь дело только с полицией, а не со множеством зевак.

Нет, такая удача меня не ожидала. Когда я подошел к музею, оттуда кто-то выходил, пятясь задом и держа в руках большой накрытый поднос, вероятно, с завтраком.

Я придержал тяжелую деревянную дверь, вошел внутрь и увидел, что не ошибся: смотритель — женщина-Человек двадцати с небольшим лет — жевала кусок пирога, а на тарелке перед ней лежали еще несколько кусков. Она что-то сказала мне на их языке; я не понял, так как рот у нее был набит. Думаю, что она пожелала мне доброго утра и предложила оставить здесь мое пальто и портфель.

У нее, как и у всех них, был широкий подбородок — хорошая цель для удара. Если она захочет заглянуть в портфель, останется только дать ей апперкот. Я надеялся, что смогу одним ударом оглушить ее на минуту, после чего ей потребуется еще минута, чтобы собраться с мыслями.

Но этого не потребовалось. Проглотив то, что было у нее во рту, она спросила, что у меня в сумке. Я ответил по-английски, медленно произнося слова:

— Я и сам не знаю. Я приехал из Пакстона, и меня попросили передать портфель Человеку, руководящему экспозицией оружия.

— О, он не Человек, он один из вас. Джекоб Келлман, он пришел две-три минуты назад. Вы можете отнести это прямо к нему: комната А-4. — В маленьком здании было только два этажа по четыре комнаты на каждом.

Дверь с номером А-4 была закрыта. Я открыл ее, внутри никого не оказалось. Никакого замка. Я осторожно прикрыл ее, извлек из штанов фомку и пробежал мимо всех менее впечатляющих примеров бесчеловечности рода людского прямо к стеклянной витрине с боевым костюмом. Два взмаха фомки, и переднее стекло разлетелось вдребезги.

Я отбежал к двери и оказался там в тот самый момент, когда она открылась. Келлман оказался седобородым мужчиной, по меньшей мере такого же возраста, как и я. Никакого оружия я у него не заметил. Меня хорошо натаскивали на различные приемы рукопашного боя, но я просто сильно толкнул его, и он упал, растянувшись, в коридоре. Я захлопнул дверь, подпер ее, за отсутствием замка, фомкой и поспешил назад к выставке.

Боевой костюм был более новой модели, чем тот, которым мне довелось пользоваться в последний раз, но я надеялся, что основные принципы его устройства не изменились. Засунув руку в потайное углубление между плечами, я нащупал там рычаг немедленного отпирания и потянул за него. Это не подействовало бы, окажись в костюме кто-нибудь живой, но, к счастью, желающих завладеть боекостюмом до меня в тот день не нашлось. Часть костюма, словно створка раковины, отошла в сторону, разбив еще одно стекло, а уверенное сопение гидравлики сказало мне, что костюм заряжен.

Кто-то колотил в дверь и что-то неразборчиво вопил. Я снял один ботинок и ногой в носке сдвинул в сторону осколки стекла, чтобы можно было стоять босиком, пока я раздеваюсь. Сбросил свитер, брюки и попробовал разорвать рубашку, но пуговицы оказались пришиты слишком хорошо. Пока я возился с ними, дверь начала сотрясаться: кто-то более крупный, чем Келлман, ритмично бил в дверь плечом.

Я извлек из портфеля обе газовые гранаты, выдернул чеки и швырнул их в противоположный конец комнаты Они взорвались с негромким хлопком, извергнув быстро расползающееся бурлящее непрозрачное облако, а я шагнул спиной вперед в костюм, засунул руки в рукава и стиснул оба кулака, подавая активизирующий системы сигнал. Я не стал терять время на прилаживание трубок для испражнений, и теперь предстояло терпеть либо позывы, если они появятся, либо результаты недостаточной терпеливости.

В течение невыносимо долгой секунды ничего не происходило. Я уже начал ощущать резкий запах слезоточивого газа. И в этот момент костюм с судорожным рывком сомкнулся вокруг меня.

Включились монитор и индикаторы систем, и я первым делом взглянул на нижний слева: показатель энергии находился на уровне 0,05. Индикаторы вооружения, как мы все и ожидали, оказались темными.

Двадцатая часть нормального заряда все же превращала меня в Голиафа, по крайней мере,